Голая правда

«Король Лир» в постановке Льва Додина соблюдает чистоту жанра. Сцена из спектакля.
Фото Арсения Несходимова (НГ-фото)

Льва Додина не устроил ни один из существующих переводов. Используя прозаический подстрочник, он создал на сцене грубый, плотский мир.

Конфликт спектакля понятен с самого начала. На сцену выходят три молодые актрисы Елизавета Боярская, Елена Калинина и Дарья Румянцева (две из них еще студентки), королевские дочери в одинаковых простых белых платьях, и угадать, которая Корделия, невозможно. Все три сестры смотрят на отца с одинаковым, еле сдерживаемым негодованием, и только одна осмелится сказать ему правду в лицо: я вас люблю только потому, что это мой долг. И этот ответ можно понять. Всю жизнь дочери были подневольными, терпели выходки отца, жили по указке, терпели юродствующего шута (Алексей Девотченко), которого хлебом не корми – дай про ж... спеть да покуражиться. Старших Лир выдал замуж за нелюбимых мужчин (обе провожают любящим взглядом незаконного сына Глостера, а позже по очереди привычно раздвигают перед ним ноги), младшую еще неизвестно за кого отдаст. И теперь, когда король решил передать дочерям свою власть, он навязывает им себя со всеми своими причудами, становясь настоящей обузой. Было бы неправдой сказать, что дочери в спектакле Додина не любят своего отца. Когда Лиру внезапно станет плохо, и Гонерилья и Регана бросятся к нему с искренним страхом за его жизнь, но они больше не в состоянии выносить его. Жили бы они в наше время – со слезами, но увезли его в дом престарелых.

Петр Семак гениально играет в Лире страшную тему старческого маразма. Его ультиматум, поставленный дочерям: полцарства в обмен на слова любви – чистой воды блажь. Он и сам понимает это, когда, услышав от Гонерильи и Реганы послушные дочерние слова, произнесенные как затверженный урок, показывает залу язык, демонстрируя пренебрежительное и скептическое отношение ко всему, что они скажут. Его величество, сгорбившийся, с седой бородой, одетый в длинную белую рубаху и вязаные носки, уже непоправимо стар, его поведение принимает ненормальные формы, и режиссер в самой старости видит злую шутку природы. На полчаса (если не больше) Додин разденет короля и его свиту (и молодых, и не очень) донага, когда безумный Лир скажет, глядя на голого, скитающегося сына Глостера: «Раздевайтесь», тем самым призывая быть ближе к природе.

Мотив этой противоестественной наготы есть и в сценографии. Художник Давид Боровский оставил сцену голой, заколотив задник и кулисы деревянными крестами, как нежилой дом. Только в финале зловещее черное пространство наполнится тремя деревянными полуангарами-полуфургонами, на которых вывезут мертвых дочерей Лира. А фортепиано со снятой, как будто снесенной временем крышкой, на котором так любил шут подыгрывать себе, напевая похабные куплеты, мистически продолжит играть «веселую песенку» уже в отсутствие аккомпаниатора.

После петербургской премьеры критики в один голос стали писать, что Додин поставил «Лира» про себя и свой театр. Но куда сильнее в спектакле звучит тема всеобщей несправедливости. Все герои у Додина правы. Даже ублюдок, незаконный сын графа Глостера Эдмунд (Владимир Селезнев), предающий отца и брата. Его правда – в несправедливости его рождения. Разве он виноват в том, что отец любил позабавиться? И как ему, красавцу, на которого с упоением смотрят женщины, не возненавидеть и своего родителя, и брата Эдгара (Данила Козловский), который ко всему прочему бессовестно похваляется величиной своего мужского достоинства, выдувая из презерватива здоровенное подобие члена и приставляя его туда, куда и положено. Прав и Лир, и все три дочери. Только правда у каждого своя, а несправедливость на всех общая. Так Додин уходит от обычной для «Лира» трактовки и сочиняет трагедию с редкой на сегодняшний день чистотой жанра.