Екатерина Барабаш
Саша Барон-Коэн настолько вжился в роль Бората, что скоро забудет, как его самого зовут.
Фото Reuters
Американский фильм «Борат» о похождениях придурковатого казахского журналиста бьет в США рекорды кассовых сборов. Казахстан уже выразил протест, заявив, что фильм оскорбляет целую нацию. В России фильм не получил прокатного удостоверения, на Украине его попросту запретили к показу. Табу в искусстве – вещь очень щекотливая и тонкая, особенно когда это касается национальных вопросов. Не всегда понятно, где кончается просто эпатаж и начинаются темы, которые затрагивать нельзя. И всегда ли политкорректность и цензура недопустимы? Об этом мы попытались расспросить философа, писателя Бориса Парамонова, почти тридцать лет живущего в Америке.
– Сейчас в США с успехом идет фильм «Борат». У многих этот фильм вызвал отторжение – а можно ли, мол, смеяться над чужими национальными особенностями?
– «Борат» уже послужил причиной двух по крайней мере судебных исков. В Америке чуть ли не все конфликты в конце концов решаются судом, это самый верный способ чем-то обиженному получить компенсацию, в денежном выражении, конечно. Как сказано в «Записных книжках» Ильфа: «Мы ваш творческий метод будем разбирать в народном суде». К искусству, понятно, это никакого отношения не имеет, но характеризует атмосферу, в которой это искусство создается. Пресловутая политическая корректность – это самая настоящая идеологическая цензура. Так что Саше Барону-Коэну грозит не столько Казахстан, сколько англоязычные зрители. Его фильм – смелая попытка нарушить табу, запреты политкорректности и на этом сыграть, но тут-то его и подстерегла американская цензура, вот эта политкорректность.
– То есть вы полагаете, что авторы фильма, наоборот, сделали благое дело, пойдя «поперек» политкорректности?
– Эстетические достоинства произведения искусства никак не связаны с той или иной политической атмосферой. С этим фильмом случилось то же, что в Советском Союзе бывало, когда тому или иному автору удавалось сказать или показать что-то не вовсе идеологически правоверное. Удовольствие читателя или зрителя в таком случае совсем не эстетического порядка. Вот, мол, вам, власти предержащие! В случае «Бората» интересно то, что зрители смеются не только грубым комическим трюкам, но именно смелости автора в отношении принятых норм поведения в американском обществе. Ведь кто-то в Америке не любит феминисток, кто-то не любит евангелистов и гомосексуалистов, а кто-то, подозреваю, и евреев. Так что смеются не только над дураком Боратом, но и над объектами его «исследования». Фильм воспринимается не только как сатира на носителей расовых и сексуальных клише: кто-то из американцев идентифицировался с ним, и думаю, что многие. В этом острота ситуации. Причем говорят в связи с «Боратом» что угодно, но только не это.
– Мне все же думается, что табу бывают разные. Все уже давно примирились и с половыми актами на сцене и на экране, и с ненормативной лексикой. Но разве не существует реалий, которые лучше бы не трогать вовсе, скажем так, из соображений деликатности? Например, те же национальные особенности?
– Что касается национальных обид и комплексов... Недавно я видел на ТВ выступление ливанки христианского происхождения, осевшей в Америке. Она прямо сказала, что Америку губит политическая корректность, что мусульмане в целом не разделяют западные ценности, враждебны к ним, и это нужно понять. В сущности, это то, о чем говорил президент Буш в самом начале: или с нами, или против нас. Его и обвиняют главным образом в этом черно-белом видении мира. Людям трудно примириться с мыслью, что война действительно началась. Вот так человек, который чувствует, что болен, не хочет идти к врачу, он боится узнать страшную правду: может, так рассосется?
– Но и Россия, и страны бывшего СССР пока еще действительно «больны» национальными и религиозными проблемами. В отличие от благополучной по этой части Америки. Может, дать сначала выздороветь, а потом уж и политкорректность посылать куда подальше?
– Что касается России и ее проблем с «инородцами», то здесь нелишне вспомнить мысль о России как подсознании Запада. Подсознание всегда видит («чует») правду, оно никогда не ошибается, потому что оно – инстинкт. Россия все доводит до абсурда, потому что нутром чует ту или иную страшную правду и по наивности именно ее реализует. Вот так в России строили социализм: сразу же довели до абсурда потенциальные его негативы, сразу же дошли до тупика. Теперь так же строят капитализм, так же гротескно трактуют рыночную экономику и частную собственность: все берется в своей последней, оголенной крайности. Нынешняя нетерпимость к инородцам – простецкое выявление той мировой проблемы, которую принято называть «столкновением цивилизаций». А казуистические тонкости дипломатии и прочего в этом роде, как та же политическая корректность, для подсознания недоступны, да и вообще противоречат его природе.
– Политическая корректность, по-вашему, это лишь порождение «высокой» дипломатии? Если произведение искусства наступает на больную мозоль целой, если хотите, нации, разве это имеет отношение к дипломатии?
– Вопрос об отношении искусства ко всякого рода табу – совсем иной, нежели истолкование этих проблем в общекультурном дискурсе. «Борат» потому и раздражает, потому и не дает покоя, что смешал эстетику и политический резонанс своей тематики. Что касается искусства как такового в его отношении к табу, вне каких-либо политических или даже вкусовых обертонов, то здесь можно вспомнить Шкловского, который говорил: искусство растет краем, постепенно вбирая в себя тот или иной внеэстетический материал. Дело не в том, какой материал использовать, но в том, как. Искусство не терпит прямоговорения (тот же Шкловский).
– Значит, получается, что в искусстве можно все, было бы исполнено хорошо?
– Именно. Взять хотя бы ненормативную лексику. Кто-то однажды сказал, что матом можно говорить, но нельзя ругаться. Но матом можно говорить и в искусстве, придать ему эстетическое измерение. Совершенно случайно мне попалась пластинка Саши Каретного, рассказывающего исключительно матом о невзгодах постсоветской жизни. Это было сделано искусно, мат воспринимался не сам по себе в первозданной его грубости, не как материал, а как значащая форма. Он именно разговаривал матом, а не ругался. Я не знаю, кто он и откуда, но желаю ему всяческих успехов. Если хотите, это русский Борат.
