Интеллект против дебилизации

Режиссер далеко отошел от первоисточника, но первоисточник не был против. Константин Лопушанский и Борис Стругацкий. Фото из архива Константина Лопушанского

Константин Лопушанский, автор фильмов «Письма мертвого человека», «Посетитель музея», «Конец века», сделал еще один фильм о конце света – картину «Гадкие лебеди», снятую по одноименному роману Бориса и Аркадия Стругацких. С середины 1960-х имена этих писателей считаются «культовыми», однако затрагиваемые ими проблемы мы соотносили и соотносим по сей день с четко фиксированной эпохой, советской страной. Режиссер перенес действие в наши дни.

– Константин Сергеевич, экранизируя роман Стругацких, вы довольно далеко отошли от первоисточника. Почему?

– Роман написан в 1967 году. В то время это было откровенно диссидентское произведение. Президента, главу государства, называли «кабаньим рылом», в книге фигурировали фашисты, фанаты, власть, которая ставила капканы на умников-интеллектуалов, и масса других проявлений диссидентства, не говоря о герое, который был далек от совершенства, очень много пил, вел разгульную жизнь, носил орден в кармане и пел под гитару «лечь бы на дно, как подводная лодка».

– Разве этих явлений больше не существует?

– Многое из того, что описано в романе, актуально и сейчас, но в фильме всего не покажешь. Поэтому мы остановились на проблемах, которые посчитали приоритетными. А именно – противостояние интеллекта дебилизации мира, противостояние поколений, генетические изменения в человеке, жесточайшая критика нашей цивилизации. К тому же время изменилось, нельзя слепо придерживаться конструкции романа. У Стругацких основным конфликтом было столкновение между тоталитарным обществом и новым будущим – прекрасными, умными детьми, пришедшими на смену прошлому. Но кем были эти дети? Детьми «перестройки». Так что, если следовать логике истории и повествованию книги, мы, пережив «перестройку», должны были бы снять кино, в финале которого сделавшие «перестройку» интеллектуалы встретили бы свое «светлое будущее». Через «дыру» в небе, в лучах света появились бы бритоголовые братки: «Папики, вы за нас боролись, и мы пришли!» Сарказм на уровне газет. Изменился и уровень проблемы. В то время, когда писался роман, мы боялись, грубо говоря, внешнего апокалипсиса. Когда в 1986 году я снимал «Письма мертвого человека», там была атомная война – несчастье, катастрофа, приходящие извне. Сейчас, как мне кажется, на первый план выходит внутренний духовный апокалипсис, «трещина по сердцу».

– Поэтому в «Письмах мертвого человека» дети были лучшей, но все же «своей» частью человечества, плотью от плоти вырастившего их мира, а в «Гадких лебедях» они другие, чужие, и прислушиваются они не к родителям, а к генетическим мутантам?

– Да, теперь дети не только носители вечных ценностей. Они способны бороться, противостоять тому, что считают несправедливым. Критерии справедливости у детей очень высоки. Но когда ребенок вырастает до двенадцати лет, приходят циничные взрослые и говорят – теперь ты взрослый, и мы объясним тебе, что жизнь есть жизнь, этот врет, тот все делает за деньги, а вот это называется любовью. Но цинизм не правда жизни, а растление и духовная ржавчина. Лебедям подрезают крылья. Родители, общество, телевидение не дают детям развиваться. Вот почему мокрецы говорят главному герою, Виктору Баневу, которого играет Григорий Гладий, о том, что своих детей они уже потеряли.

– Почему вы сделали мокрецов такими страшными, отталкивающими? У интеллектуалов и без внешнего уродства жизнь тяжелая. Стругацкие были к ним менее суровы и одной из опознавательных черт сделали очки.

– Очкарики – это же стереотип 60-х годов, устаревший тип противостояния! «Очкарик» – значит умный, значит надо бить морду. Но сейчас проблема более глубокая: дебил – интеллектуал, отношение к Другому. Этот конфликт более непримирим. Смысл нашей картины и романа не в том, насколько хороша новая цивилизация, которую пропагандируют генетически изменившиеся люди, а о том, насколько бережно, насколько внимательно мы относимся к тому, что инаково, к тому, кто думает и чувствует не так, как мы. Мир агрессивен в решении этого вопроса. Однако не надо забывать, что эти персонажи враги цивилизации, но не враги людей. А врагов цивилизации много – философы, монахи, все, кто не принимает законов, довольно пошлых, по которым цивилизация живет.

– Говорят, что о катастрофах мечтают благополучные люди, которые на самом деле не боятся, что в их жизни что-то радикально изменится. Нуждается ли наше неблагополучное общество в таком фильме, как ваш, где люди лицом к лицу сталкиваются с катастрофой?

– Мне казалось, что такой фильм нужен. Однако между фильмом и зрителем стоит прокат. Часто я слышу от прокатчиков фразу: «Фильм интересный, я смотрел его много раз, какой уровень, какая проблема! Но вы же понимаете┘» Так что пока прокат ограничен. А дальше посмотрим, как пойдет. Это «долгоиграющий» проект.