Танцы нашего двора

Набитое битком здание театра «Содружество актеров Таганки» – знак интереса, который театральная Москва питает к Татьяне Багановой, хореографу из Екатеринбурга, и к ее труппе «Провинциальные танцы». На этот, последний по времени багановский проект, сделанный по заказу французского фестиваля «Vostok», народ ломился особенно сильно. Ведь Баганова (дважды лауреат национальной премии «Золотая маска» за лучший спектакль современного танца, автор пластики в опере Большого театра «Огненный ангел») не показывала премьер давно. Причина уважительная: у Татьяны родился ребенок. Этот факт, не имеющий прямого отношения к хореографии, можно было б не упоминать, если б не очевидная в данном случае связь личной жизни постановщика с темой и обликом постановки.

До начала критики гадали, почему название «Post Engagement» на русский язык перевели достаточно вольно – «После вовлеченности». Ведь английское слово «Engagement» означает «приглашение», «свидание», «встреча», «дело», «занятие» и «помолвка». После просмотра вопрос отпал сам собой.

Задник – зияющая провалами разбитых окон стена дома. Слева на стене – неожиданный и нелепый своей инородностью балкон в архитектурных «кружавчиках»: что-то вроде «балкона Джульетты» в Вероне, куда водят туристов, путающих литературу с жизнью. Свет – тусклый и рассеянный, как в питерских дворах-колодцах, яркость, бьющая по глазам, возникает только при включении ручных фонарей. Музыка француза Эрве Леграна – воющая и рыдающая скрипка, надрывное женское вокальное соло. На сцене четыре пары обывателей, пластически жующих типичную житейскую жвачку: «встретились» – «влюбились» – «поженились» – «родили чадо» – «расстались» – «снова встретились» et cetera.

Таким кажется проект Багановой, если смотреть на него современным концептуально-жестким взглядом. Но в том-то и дело, что автор спектакля настойчиво предлагает иной взгляд. В багановском ракурсе слово «обыватель» не имеет пренебрежительного оттенка, но происходит от «обыденности» космического толка, и всеобщая повторяемость человеческого полового ритуала имеет почти мистический характер. Кажется, что нет ничего важнее этих простецких норовистых парней, превращающихся в мужиков с наклеенными бородами, и этих заполошных простоволосых девиц, вместе со строгим пучком на голове обретающих тревогу жены за свою вторую половину. Их взаимодействие на сцене – метафора вечного расклада: он хочет добиться любви и верности, подсознательно стремясь на свободу, она готова все отдать, но жаждет постоянства.

Хореография спектакля Багановой, при всей условности и неиллюстративности отдельных па, все-таки построена так, чтобы вызвать у зрителя ощущение узнаваемости. Танец здесь – как жизнь: то встает на дыбы, то покорно распластывается. Вот наглядное воплощение слов «да убоится жена мужа своего». Вот женщины в прямом смысле путаются в ногах у мужчин, а воздушные шарики, засунутые под юбки, обозначают беременность. Рваные бросания мужчин и женщин друг другу в объятия с последующим отпихиванием на все четыре стороны – словно безответный вопрос: «Можно ли назвать свободой брак как осознанную необходимость?» Шаткие брезентовые стульчики, на которых сидят безымянные персонажи, – хорошая метафора такой неопределенности.

«После вовлеченности» – абсолютно правильный перевод с английского. Ты вовлечен в контакт (любовный, эротический, сексуальный, нравственный, психологический – называй как хочешь) до конца своих дней. По факту рождения. И никуда ты от этого не денешься. Так что контактируй – и не рыпайся.