Ольга Галахова Труппа кукольного театра Филиппа Жанти уже может приезжать в Москву без своего именитого мастера. Он бывал здесь не раз, и гастроли его проходили всегда с большим успехом. Помню, как в 1978 году в Театре им. Вл. Маяковского, где выступали французские кукольники, в первый день еще можно было попасть на спектакль, но к концу гастролей царил ажиотаж, и приходилось прорываться с боем. Тогда Жанти открывал горизонты не только кукольного театра, но и театра как такового. И сам мастер работал с марионеткой в номере «Пьеро».
Кукла была произведением искусства, сочетавшим экспрессионизм с лирикой. Это маленькое печальное существо хотелось защитить, схватить на руки, спасти. Луч света выхватывал лицо резкой лепки, огромные глаза, маленькое тельце, которым управлял кукловод. Последнему отводилась отнюдь не служебная роль. И хоть темнота сцены и черный бархатный костюм помогали скрыть от глаз зрителя актера, в поле зрения оставались тяжи. Эти стальные нити и становились трагическим экзистенциальным сюжетом. Пьеро бросал тихий вызов зависимости, небу, кукловоду, Богу, наконец. Он медленно прощался с жизнью, обрывая одну за другой струны бытия. Уже не двигаются ноги, онемело тело, но Пьеро еще жив. И вот печальный Адам обрывает последнюю нить. Нет творению! Его голова (как и полагается маске commedia dell’-arte) в круглой шапочке сникает. Тельце затихает.
Жанти – поэт и философ кукольного театра, причем в равной степени поэт, склонный как к лирике, так и абсурду. Чего стоил тогда же показанный им номер с абстрактными предметами, в котором объемные квадраты, овалы и круги вступали в самые разные отношения – ворчали и фыркали, ссорились и веселились. Эти «объемы», вступая в контакт, меняли на наших глазах форму. Перед нами танцевала поэзия Хлебникова и Хармса.
На этот раз труппа Жанти привезла совсем другой спектакль, в нем много говорят, причем блещут философскими афоризмами, с удовольствием жонглируют словами, создавая переводчику немалую головную боль (переводчик Вера Румянцева). Спектакль называется «Проделки Зигмунда». Понятно, что Зигмунд у нас один – Фрейд. Что же это за проделки?
Пьеро вспомнился не случайно. Для Жанти кукольный театр – философия сюжета или, если хотите, повод для уподобления той или иной философии. Общепринятой технологии марионетки французский мастер придал тогда содержательное значение, перевел нейтральные законы техники в философский диалог куклы и кукловода. В спектакле, привезенном в Москву сейчас, кукольный театр как таковой стал поводом для другого уподобления – сценическая коробка, позволяющая работать с перспективой, возможность нарушать соотношение привычных масштабов, создавать самые необычные иллюзионистские эффекты – все это срифмовал Жанти с пространством сна по Фрейду.
Коробка сцены – подкорка подсознания, в котором возможно нарушение логики, спутницы фантазии, а нахлынувшие образы – потаенные комплексы. Правда, Жанти все-таки по-французски относится к австрийскому психоанализу. Его фрейдизм припудрен галльской иронией. Кажется, ему скучно превращать театр в иллюстрацию трудов по психологии. Чего стоит хотя бы цветок, расцветший пятью женскими грудями с алым ртом, хищно пожирающим особей мужского пола, а потом, как после отрыжки, сплевывающим непереваренные остатки одежды. Та же ирония сквозит, когда герою разрезают голову пополам, чтобы осуществить процедуру психоанализа.
Вообще это путешествие театрального сна больше нелепо-абсурдное, временами смешное, но никак не перегруженное техникой психоанализа. Скорее панорама подсознания здесь беспечно хаотичная. То путешествие на подлодке, которая оказывается унитазом, то красная надувная трубка, которая «намекает» на ту часть тела, что является источником людского беспокойства по Фрейду. Все это разыгрывается в четыре руки двумя актерами Эриком де Сарриа и Филиппом Ришаром.
Однако есть и серьез, и этот серьез связан с иллюзией, к которой способен кукольный театр. Люди здесь выглядят как куклы, а куклы как люди. В начале спектакля появляется огромное безголовое существо, которое держит в руках ящик. Руки открывают створки, чтобы обнаружить говорящую голову. Она сообщает по мобильному телефону, что ее голова упакована. Руки же актеров превращены в людей, путешествующих в перспективе кукольной коробки. Правда, они смахивают на сбежавший нос майора Ковалева. У них непростые отношения, они даже боксируют, задирают носы и дерутся, но в финале наступает мир, ладонь тянется к ладони.
Рождение нежности побеждает проделки ума, капризы подсознания, возникновение чувства спасает от абсурда.
