Уходя на Первую мировую и прощаясь с беременной женой Тоней (Варвара Андреева), Живаго (Олег Меньшиков) еще не подозревает, что ждет их всех впереди. Кадр из фильма 'Доктор Живаго'.
Фото Reuters
Сценарист Юрий Арабов не просто написал сценарий фильма «Доктор Живаго». А режиссер Александр Прошкин не просто экранизировал роман Пастернака. Они создали совсем другую историю, в которой характеры стали более выпуклыми и неоднозначными, сюжет и действие – более динамичными, акценты расставились по-иному. В результате получилась добротная историческая эпопея. Однако, став более масштабным и «доработанным», экранный «Живаго» потерял ключик, без которого понять и почувствовать Пастернака невозможно. Пастернак – поэт, не романист и уж тем более не эпик. Не судьба страны была для него главной составляющей романа, но судьба героя, Юрия Живаго, которого многие склонны рассматривать как альтер эго писателя. «Доктор Живаго» – роман лирический, очень личный, а в руках создателей фильма это получилась скорее горьковская «Жизнь Клима Самгина».
Пастернак оказался авторам фильма не очень-то и нужен. Почти исчезли из фильма стихи Живаго–Пастернака, волею создателей картины разбросанные по фильму там и сям, но не представляющие собою единого целого, так сказать, романа в романе. Исчезла и первая часть романа – детство Живаго, – наиболее сильная и много дающая для понимания целого.
Если отвлечься от этих, с позволения сказать, мелочей, то фильм получился добросовестный. Атмосфера времени соткана самым тщательным образом, порой даже слишком тщательным, когда чувствуешь, что еще вот-вот – и правда убьет искусство. Это происходит в те моменты, когда перед зрителем разворачивают историческое полотно – будь то Москва начала века или жизнь партизанского отряда, куда злая судьба занесла героя. Вопросов к актерскому составу почти нет – он практически безупречен. И Чулпан Хаматова, и Олег Янковский, и Наталья Коляканова, и Владимир Ильин, и Сергей Гармаш, и Алексей Петренко, и Андрей Краско, и Сергей Горобченко – все четко и профессионально воплощают те образы, что досконально выписаны авторами. Еще раз уточним – не Пастернаком, а Арабовым и Прошкиным. А вот экранный Живаго остался размытым и словно бы не у дел. Быть может, это вина исполнителя главной роли – Олега Меньшикова, который превратился в такой неколебимый брэнд российского кино, что порой кажется, будто ему и играть всерьез уже не хочется. А может, это произошло потому, что Пастернак и Юрий Живаго неразделимы, это одно целое, и, попытавшись создать «своего» Живаго, авторы сумели найти только внешнее свое. А настоящий Живаго остался с Пастернаком.
Россия – страна вечной смуты. Роман Пастернака, во многом несовершенный, глубоко личный, несет в себе немалое чувство вины автора за ту «прослойку», к которой принадлежал сам, – интеллигенцию. Но не за ту интеллигенцию, которая, собственно, и сделала революцию. А за ту ее часть, которая, будучи – на момент революции – единственной элитой страны, не только не сумела предотвратить кровавую бойню, но и не сильно этого хотела, полагая, что сначала ты поэт, потом уж гражданин. Сначала ты должен написать стихи, вылечить больного, сочинить симфонию, а потом уж задумываться о судьбах страны. Многие, включая Юрия Живаго, так и делали, так и мыслили свое предназначение. И, не ища ласки ни от одних, ни от других, сгинули в адском котле.
Следя сейчас за экранными перипетиями судеб пастернаковских персонажей, невольно переносишь дела не так давно минувших дней на дела дня сегодняшнего. Те, сгинувшие интеллигенты вроде Живаго, порой не имели даже возможности понять, разобраться, решить для себя ставший уже риторическим вопрос «С кем вы, мастера культуры?». Слишком стремительно раскручивающееся полотно истории не дало им на это времени. У нынешней интеллигенции времени достаточно, возможностей больше, а вопросов меньше. По крайней мере вопрос очередности – кто ты сначала: поэт или гражданин? – перед многими не стоит вовсе. Конечно же, гражданин. Пометавшись между творческой свободой и желанием погреться в лучах партии власти, многие выбрали второе. Партийно-государственные ласки не только приятны, это еще и прелюдия к «безбедному» творческому существованию. Трудно представить, чтобы режиссер, снявший «9 роту» по всем правилам государственно-ханжеского патриотизма, обласканный самой высокой рукой и принятый в «свои», не обеспечил бы на долгое время зеленую улицу воплощению своих творческих замыслов. Или – гуру русского рок-н-рола, который с некоторых пор чуть ли не еженедельно убеждает нас в том, что лучшей власти в России никогда не было┘ Множество других «творцов» запели и заплясали в честь «Единой России», засели в Общественной палате, поснимали «правильные» фильмы о чеченской войне, понаписали портреты сильных мира сего, понаставили своих подписей под разными гневными письмами┘ Они уже разобрались, где наши и где чужие, определили свое место в нескладном мире. Время докторов Живаго прошло. И за то, что Александр Прошкин недвусмысленно нам об этом напомнил, – ему отдельное грустное спасибо.