Владимир Дудин
На сцене Мариинского театра – очередной кризис власти в России: Феодор – Мария Матвеева, Годунов – Владимир Огновенко.
Фото Наташи Разиной
Накануне завершив марафон Пасхального фестиваля, Валерий Гергиев буквально примчался на очередной фестиваль в родную цитадель. На пресс-конференции узнать у маэстро о его ощущениях от возвращаемого в тот вечер «Бориса Годунова» в постановке Тарковского не удалось. Единственным ответом на вопрос, похож ли спектакль 2006-го на спектакли «Бориса Годунова» начала 1990-х была короткая лаконично-ироничная реплика: «Похож. Только солисты другие». Наверно, он был близок к истине. Поскольку даже в 1990 году – году российской премьеры единственной оперной постановки Тарковского – судить о том, сколько в этом спектакле было «слова и дела» гения российского кинематографа, казалось, вероятно, довольно проблематичным. Помимо сильного политического акцента «Борис Годунов» в тогда еще Театре оперы и балета им. Кирова был призван указать широкой общественности на «характер направленности» и перспективу деятельности будущего Мариинского театра. Новый художественный руководитель (1988) Валерий Гергиев как раз в те годы начал стремительно выводить театр на позицию как внутрироссийского лидера с установкой на модернизацию классического наследия, так и позицию российского экспортного оперно-балетного театра номер один.
В 2006 году остроты ощущений было много меньше. Что касается режиссуры Андрея Тарковского, то ее, главным образом, более всего хотелось видеть и чувствовать – но именно хотелось. Если где и осели энергии мастера, то в декорациях – в визуальном образе спектакля (все это время декорации хранились на складе театра, а к премьере подновлялись). Из действующих, в смысле буквально передвигающихся лиц, память о былом активно работала исключительно у исполнителя заглавной партии Владимира Огновенко. Говорят, во время репетиций у певца возникали серьезные споры – расхождения во взглядах – с режиссером нынешнего восстановления Иркином Габитовым, который в 1990 году значился ассистентом.
Конечно же, вновь восстановленный «Борис» местами будоражил воображение. Хотя, главным образом, это случалось почти исключительно в картинах с участием главного героя, точнее, с участием Владимира Огновенко, который играл и пел, с одной стороны, Шаляпина, с другой – более жесткую трагедию царя конца ХХ века. От начала и до конца он подтверждал слова самого Тарковского, сказанные в буклете к российской премьере, о том, что Мусоргский имел «в своей первооснове сугубо русскую идею оплачивать муками своей совести все содеянное». К слову, в письме к отцу от 28 мая 1983 года Тарковский писал, что поставить «Бориса Годунова» в Ковент-Гардене было воплощением его «заветной мечты».
Картина целого, к сожалению, рассыпалась на части и элементы, собрать которые всеми силами желал маэстро, читавший оркестровую партитуру чувственно и экстатично. Слабым звеном была партитура световая, которой в свое время Тарковский придавал огромное значение. Исчез мистический трепет и размагнитилось большинство символов, собранных Тарковским и художником Николаем Двигубским. Чуть вычурно смотрелись ядерные цвета костюмов польских паненок, напоминавшие соблазнительные колоры импортных фломастеров времен советского дефицита. Но новое поколение солистов Мариинского в условиях этой режиссуры было вполне уютно и защищенно, пусть и не очень привычно. И опытным Ольге Савовой (Марина Мнишек) с Евгением Никитиным (100%-ный Рангони), Василием Герелло (Щелкалов), Александром Морозовым (Пимен), Геннадием Беззубенковым (Варлаам) и Евгением Акимовым (Юродивый), и очень молодому, но уже получившему карт-бланш Максиму Аксенову (Самозванец), и умной Анастасии Беляевой (Ксения). Коррективы времени сказались в том, что на месте Ларисы Дядьковой в партии Федора оказалась солистка хора Мариинки с бесцветным, но вполне уместным здесь квазимальчишеским тембром.
Сакнт-Петербург
