Владимир Дудин
'Поворот винта' в Мариинке получился мрачным и тяжелым. Сцена из спектакля.
Фото предоставлено пресс-службой Мариинского театра
На первом премьерном спектакле за пультом стоял маэстро Валерий Гергиев, второй был отдан молодому дирижеру-ассистенту Павлу Смелкову. Инструментальный ансамбль из тринадцати участников масштаб камерной, по существу, оперы не уменьшил, а, как ни странно, только увеличил. Каждый звук, который в этой партитуре Бриттена по значимости на вес золота, тут же отдавался изысканным обертоновым шлейфом.
Историю, изложенную в одноименной повести Генри Джеймса и переведенную в либретто Майфенви Пайпер, иначе как ужасной не назовешь. Ее главный герой – юное создание, мальчик Майлз от нечеловеческого напряжения в финале погибает, на протяжении всей оперы оказываясь словно бы распинаемым двумя мирами – этим и «тем».
В одной из самых своих человечных оперных историй Бенджамин Бриттен решил провести в каком-то смысле экстремальный сеанс психоанализа, попытался разобраться в причинах собственной сексуальности. У Бриттена мальчик Майлз, с одной стороны, показан в «атмосферных» тисках мрачного готического наследия своей страны, с другой, его соблазнительно зовет и манит в свои лапы демонический призрак развратного Куинта, с третьей, его «всеми силами души» спасает приехавшая Гувернантка. При таком раскладе бывший слуга Куинт оказывается туманным будущим половой идентификации (его слова: «я – все, что странно и дерзко <┘>, я полон неясных и тайных желаний»), а одновременно и ночным кошмаром, подобием вампира, только и ждущего непорочной души. Гувернантка – не что иное, как образ Матери, чего-то теплого, мягкого, защищающего в своей утробе. И все же, несмотря на то что Майлз называет Куинта тем, кем он и является, дьяволом, мальчик гибнет – проблема остается. Режиссер так и решает эту финальную коллизию: Гувернантка, защищая и удерживая мятежного подопечного, крепко его обнимает, мальчик называет Куинта дьяволом, падает в объятья Гувернантки, а за ее спиной, по диагонали, падает и Куинт.
Черно-белый спектакль мрачен и тяжеловат – он явно расчитан на зрительскую выдержку и вдумчивую усидчивость, от которой многие премьеры Мариинского театра последних лет отучили из-за неуемной актуализации. В спектакле много статики. Активен по преимуществу свет (Адам Сильверман), который часто создает настоящую черно-белую английскую графику и сценические конструкции, компенсирующие в восьми интерлюдиях в разных частях сцены недостаток движения. Здесь – мутные, давно не мытые окна, там терраса в «черной-пречерной» тени. Самый «забавный» эпизод – выползание из-под земли с серыми осенними листьями женского призрака – мисс Джессел.
Мариинский театр провел блестящий кастинг для того, чтобы вывести на сцену не просто певцов, но певцов-актеров, соответствующих своим героям по всем параметрам. Сопрано Ирина Васильева оба вечера героически пела партию Гувернантки – партию, для которой у нее есть все, включая природный аристократизм и природную же английскую сдержанность. Из Куинтов, показанных двумя тенорами, каждый оказался по-своему очень хорош: Андрей Илюшников более масляный, оперный, а Александр Тимченко более стильный, вписывающийся в графику пространства, разный, остро чувствующий драматургический момент. То же и с двумя утопленницами – мисс Джессел в исполнении Любови Соколовой и Екатерины Шиманович. Разную степень английской душевности продемонстрировали экономки Елены Витман (ближе к английской) и Ларисы Шевченко (почти русской). Но героем премьер был вне всяких сомнений реально юный двенадцатилетний Николай Ирви, учащийся Хорового училища им. Глинки. Он проявил себя не только как настоящий актер, но и как готовый музыкант. В идиллической сцене домашнего музицирования Николай подкупил полным совпадением движений рук по клавиатуре сценического пианино с ритмом партитуры. Его оборвавшийся хрупкий звонкий голос в заключительной сцене оперы мог стать причиной зрительского инфаркта.
Санкт-Петербург
