Марина Гайкович Ректор Московской консерватории Тигран Алиханов обозначил основные минусы реформы образования. Прежде всего претензии руководителей творческих вузов касались послевузовского образования. По действующему законодательству каждый аспирант имеет в распоряжении три года обучения, в течение которых он должен подготовить и защитить кандидатскую диссертацию, то есть провести научное исследование и письменно изложить его результаты. Для представителей творческих профессий это значит, по сути, что художники должны бросить кисти, а музыканты – скрипки и дудки и, вместо того чтобы совершенствовать исполнительское мастерство, топать в библиотеку и двигать науку. Насколько, интересно, эффективен двигатель научного прогресса в лице, скажем, скульптора, актера или певца (при нескрываемом уважении к этим профессиям), если основная их задача двигать культуру?
К слову, первый набор в аспирантуру Московской консерватории в соответствии с новым законодательством уже состоялся. А это значит, что на лишний год обучения исполнителей государством будет затрачена определенная сумма, которая пойдет на выплату стипендий, зарплату педагогам и так далее. Заметим, что по новым правилам педагогом по специальности, условно, Дениса Мацуева, считается научный руководитель, а профессор Доренский по новым правилам ведет у Мацуева факультатив – фортепиано. Кстати, где взять научных руководителей? Среди педагогов исполнительских факультетов не так много (если не сказать совсем нет) кандидатов искусствоведения, имеющих право на научное руководство. Соответственно почти всех новоявленных аспирантов (а это 60–90 человек в год, когда ранее диссертации писали только 10–15 музыковедов) вынуждены взять педагоги историко-теоретического отделения, у которых время не резиновое, зато, надо полагать, государственная казна, из которой будет оплачиваться труд профессоров, именно резиновая.
Вероятно, казну государство собирается пополнить за счет платного второго высшего образования по всем специальностям – без исключений для некоторых специфических профессий. Многолетняя практика показывает, что полноценным дирижером симфонического оркестра или режиссером не может стать человек с десятью классами образования: необходим определенный жизненный, да и профессиональный опыт. В результате введения платы за второе высшее образование для подобных специальностей государство лишится будущих Хуциевых, Панфиловых, Гергиевых, да и Мацуевых (если вместо фортепиано придется усесться за диссертацию).
Летели перья и в сторону Болонского процесса, предписывающего переход на единую во всем мире систему бакалавриата и магистратуры, совершенно неприемлемую для российских творческих вузов. В частности, сложившаяся в течение ста с лишним лет трехступенчатая система музыкального образования в России (школа–училище–вуз) дала миру уникальную исполнительскую школу, которую теперь чиновники готовы уничтожить росчерком пера. Благо, что Болонский процесс в отличие от уже свершившейся российской реформы образования – явление открытое, и у руководителей творческих вузов еще есть время побороться, тогда как минусы российского законодательства ими обсуждаются постфактум.
Иосиф Кобзон на этой встрече сообщил о том, как он приехал в Москву в 1958 году, на что тратил зарплату, о своих ученицах Легкоступовой и Валерии, о том, как трудно добыть денег на культуру; между делом пожаловался на президента, который не хочет спонсировать народные промыслы. Казалось, что председатель комитета по культуре не услышал ничего из того, что пытались объяснить ему ректоры. Особенно пикантна была мысль Кобзона о том, что закрытие 300 школ искусств (облегчение в зале: что-то услышал) не есть факт потери культуры – скорее нужно обратить внимание, например, на то, что перестали выступать военные ансамбли. А помочь, пояснил председатель, может только президент. Но пообещал, что будет создана рабочая группа. Остается надеяться, что лед тронулся.
