В следующий раз будет лучше...

Андрей Кончаловский замахнулся на Шекспира. Но промахнулся.
Фото Артема Чернова (НГ-фото)

Спектакль в Театре на Воли в Варшаве, к сожалению, разочаровывает. Но неверно было бы винить в этом одного режиссера. Кончаловский продемонстрировал знание и театрального ремесла, и самого темного шекспировского мира. Прежде всего он обратил внимание на две главные пружины, которые правят поступками всех в этой трагедии, – речь о жажде власти и о половом инстинкте. Особенно это видно в истории двух «неверных» дочерей Лира, Гонерильи и Реганы, которые соперничают друг с другом за мужчин и власть.

В заслугу постановщику можно поставить и то, что он не позабыл и другие, не главные, сюжеты трагедии, например, историю Эдгара, внебрачного сына Глостера, который в спектакле Кончаловского не однозначно злой. Наконец, следует оценить театральный язык, опирающийся, с одной стороны, на манеру условного театра, а с другой – на совершенную бытовую точность. Музыка, например, и все звуковые эффекты делаются на глазах у зрителей и вживую, а музыканты сидят вместе с актерами на сцене и с помощью архаических театральных машин создают эффекты грома и молнии в сцене бури. Все – как в старинном театре XVIII века. С другой стороны, ходят актеры по настоящей земле, которой присыпана сцена и которой как пеплом в самом финале Лир посыпает голову в знак покаяния. Декорация отсылает к традиционной итальянской коробке, а сырые неструганые доски как бы подчеркивают первобытность, естественность происходящего.

Впрочем, все это или очень похожее мы видели много раз. Кончаловский здесь не оригинален, хотя и сумел разыграть старую и хорошо известную «мелодию» так, чтобы зритель не заскучал. Но смотришь этот спектакль немного как экспортный вариант русского театра, но не сегодняшнего, а из 70-х годов прошлого века, когда на сцене не было ни ламп дневного света, ни пластмассы и главными материалами театральных художников были дерево, суровое полотно и камни.

Но куда больше портит спектакль актерское «участие». Не знаю, виной ли тому проблема недопонимания русского постановщика и польских актеров, или главная причина неудач кроется в неверном выборе актеров. Скорее, второе. Дело в том, что актеров подбирал не режиссер, а Даниэль Ольбрыхский, который в своем выборе опирался на звезд телесериалов и мыльных опер. Это не шутка. Действительно, Ольбрыхский вместе со своей женой отсматривали сериалы и вместо того, чтобы ходить по театрам, таким вот образом выбирали исполнителей. В результате удалось собрать много известных лиц, но мало хороших актеров.

Оказалось, что актеры сериалов, в повседневной своей работе пользующиеся современными приемами актерской игры, на сцене – беспомощны и опираются на самые тиражированные штампы: они манерны, то и дело принимают концертные позы, неестественно жестикулируют, все время что-то нарочито изображают. Все это сводит на нет даже самые лучшие усилия постановщика и приводит в итоге к провалу. И только актрисы, занятые в ролях дочерей Лира, заслуживают упоминания – Агнешка Грочовска, Мария Северин и Беата Фудалей, – но как раз эти три постоянно работают в театрах и с лучшими режиссерами, так что их профессиональное исполнение было предсказуемо. Сам Ольбрыхский в заглавной роли многого не добился – сыграл одну-единственную ноту, помешательство, которое обнаруживается уже в первой сцене, когда король меняется местами с шутом. И так – до самого конца. Эта находка имеет один, однако же существенный порок: если Лир психически болен, то что делать с ответственностью трагического героя, о которой говорит Шекспир. Больной ведь по определению не виновен. Ошибкой следует назвать и выбор Цезаря Пазура, звезды комедийных телесериалов и боевиков, на роль Шута, который у Кончаловского становится не столько шутом, сколько клоуном, который веселит людей в театре. В то время, как у Шекспира, главное, конечно, заключается в том, что Шут – мудрец, а не шутник.

Думается, внетеатральные обстоятельства победили: то, что все было задумано к юбилею Ольбрыхского, что саму премьеру придумали городские власти, а не артисты, а приглашенные звезды телесериалов просто не знали, что делать с этим несчастным Шекспиром. Жаль. Хотелось бы говорить об успехе русского режиссера в Варшаве, так как в Польше все еще жаждут русского искусства, и эта жажда объясняется воспоминаниями близкого и далекого прошлого. Но театр живет сегодняшним днем, и потому все перечисленные выше обстоятельства обрекли затею на провал. Остается надеяться, что в следующий раз будет лучше. Если, конечно, будет этот следующий раз.

Варшава