Майя Крылова Вот и современный танец понемногу смыкается с народом. Дошло до того, что московские старожилы «контемпорари данс» – Альберт Альбертс и Александра Конникова – получили возможность поработать с новой для себя аудиторией. Для Театра наций они поставили и исполнили «Цветные сны белого ослика» – первый опыт создания детского спектакля средствами современного танца, сооруженный по мотивам сказок Гауфа и суфийским притчам.
┘Сначала на сцене появляется музыкант (сириец Камаль Балан) в восточных одеждах. Публика рассаживается, а он наигрывает что-то печальное на сирийской лютне. Когда гаснет свет, на сцену выкатывают громадную арбу – основное место действия. К удовольствию детей появляется белый ослик – сооружение из двух артистов: один, как водится, играет переднюю половину, другой – заднюю. Чисто пластический ход здесь в том, что голова ослика надета на кисть танцовщика, получая, таким образом, простор для смешных манипуляций. За осликом является Сказочник, которому принадлежат и животное, и арба – она набита сказками, их сказочник почему-то хочет продать, по ходу дела он нюхает волшебный порошок, становится аистом, понимающим язык животных и птиц, и т. д., и т.п.
Тут публике разъясняют, что все происходящее есть сны ослика. Произносятся фразы про мировой туман, из которого произошло все сущее. Задаются красивые риторические вопросы: «Кто сделал белым снег? О чем лают собаки?» Есть и философский юмор: «не все, что кругло, – орех, и не все, что продолговато, – банан». Кроме сказочника и ослика в спектакле действуют другие, безымянные герои, то ли из сказки Гауфа «Калиф-аист», то ли из недр современного подсознания. Они меняют облик и движения, разговаривают или молча танцуют что-то современное, излагая извивами тел невербальные сентенции.
Увы, современный танец в «Ослике» не тянет ни на лирическое отступление, ни на пластическое обобщение. Он существует сам по себе, как наклейка на фабулу. И реакция зала это подтверждает. Пропуская мимо ушей и глаз все непонятное, дети радуются топтаниям ослика и припрыжкам большого «аиста», сцене восточного базара с кувшинами, блюдами и бусами, танцам девушек-гурий. Тут авторам, чтобы спасти замысел детского зрелища, пришлось пойти на то, что современный танец, как правило, избегает, – ввести иллюстративность.
Главный просчет постановки – невнятность адреса: какой аудитории отправлено сие послание? Притча для взрослых встык смонтирована с новогодним представлением для детей (на вопрос персонажа персонажу «А вы не видели белого ослика?» дети радостно отвечают из зала «Он в человека превратился»). И беда с цельностью зрелища. К финалу спектакль распадается на перечень эпизодов. Если в первом акте действие еще как-то держалось, то во втором все концы сказочной истории (да и философии – тоже) пропадают в многозначительном постановочном тумане, оставляя зрителей всех возрастов в недоумении.
Авторов подвело непонимание сути притчи. Она, несмотря на внешне наивную оболочку, вообще-то не детская сказка (достаточно вспомнить библейские и новозаветные образцы жанра). Оттого подкачало и либретто. Сказки Гауфа – чтение для детей. Суфийские притчи – тексты для взрослых. Если их механически скрестить (цитата оттуда, отрывок отсюда), получится нечто вроде салата «Мимоза»: его готовят, не смешивая слои продуктов, просто выкладывают в салатницу один за другим. Названный в программке «танцевальной сказкой для детей и родителей», спектакль в одни моменты подходит детям, но в другие годится только родителям. Они могут вникнуть в рассуждения типа «движется ли бревно, плывущее по реке, или бревно неподвижно, а его несет река, а может быть, все движение сосредоточено у нас в голове, ибо без мысли ничто не движется». Но что делать в такие моменты детям, кроме как нервно ерзать и громко вопрошать родителей: «Мама, а что говорят?»
Прецедент детской постановки на материале современного танца сам по себе замечателен. Но создателям неплохо бы дать объявление: «Умеем танцевать. Срочно требуются сценарист и режиссер».
