Григорий Заславский
Жанна д’Арк (Фанни Ардан) готова взойти на костер.
Фото Артема Чернова (НГ-фото)
Руководил всем режиссер Кирилл Серебренников. Так что концертное исполнение местами превратилось в спектакль. Несмотря на свободные места, по окончании аплодировали так, как будто зал был переполнен. Воспользовавшись случаем, московская публика выдала всю свою любовь к Ардан.
Оратория Онеггера была написана на текст Поля Клоделя, известного французского дипломата и истового католического мыслителя. Это – философский диалог Жанны и Святого Доминика. Жанна привязана к столбу и в ожидании казни просит объяснить ей, что произошло и почему ее осудили. В ответ Доминик показывает ей два сатирических эпизода: суд, который ведет Свинья (фамилия судьи, приговорившего Жанну, была Кошон, то есть Свинья), – и «Игру в карты», где под гавоты и полонезы Короли разыгрывают ее судьбу. Потом недавние события уходят вдаль, а прошлые, напротив, обретают явность: Жанна вспоминает детство, праздники и коронацию в Реймсе. В конце – жертвенный костер и хвала освобожденной Франции.
Серебренников и его постоянный соавтор, художник Николай Симонов, конечно, не стали все это разыгрывать прямолинейно (да, в общем, и такой возможности не было, поскольку сцена была занята оркестром и хором). Из всех возможных выбрали жанр мультимедийного проекта. Для исполнителей «освободили» узкие коридоры авансцены и специально выстроили помост, разделивший сцену пополам резким перпендикуляром. За «мультимедийность» отвечал затянутый белым задник, на котором ярко-красные штрихи «затирались» черными, нечто вроде компьютерного скринсейвера из рисованных линий.
Фанни Ардан была в изящном сером платье, Доминик – в современном костюме. Почти единственным предметом, появившимся на сцене, были вербные ветки, означавшие весенний праздник, а по его окончании превратившиеся в вязанку хвороста для костра, пламя которого вспыхнуло на экране. Пока на сцене бушевали страсти, хор мальчиков обрывал белые шарики с вербных веток. Это был хороший контрапункт.
Аккомпанемент оркестра был на редкость деликатным и колоритным, много хорошего можно сказать о певцах. Музыкально этот вечер был бы удачным, если бы не одно обстоятельство. По уже сложившейся в этом зале традиции все солисты пели в микрофоны, иного акустика, увы, не позволяет. И как же это портило дело! Живой хор, живой оркестр и «механические», хотя часто красивые по тембру голоса никак не сливались в ансамбль. Так что его приходилось воображать, вычитая децибелы у одних и добавляя другим.
Впрочем, главной в этот вечер была, безусловно, Фанни Ардан. Наверное, с этой ролью успешно справилась бы и любая хорошая русская актриса (нечего и начинать перечислять, список был бы обширным). Но приглашение Ардан, стоившее, вероятно, немалых денег, конечно, перевело обычный концерт в ранг общественно-культурного события. Оперы или оратории на концертных сценах у нас время от времени появляются (один из недавних примеров – «Эдип» Стравинского, сыгранный год назад в Концертном зале Чайковского; но там все были «наши», и судить о событии пришли лишь искушенные знатоки).
Привыкшая к сложным ролям, за свою жизнь Ардан сыграла не одну сильную духом героиню (например, Марию Каллас у Дзеффирелли). И совершенно естественно, что в ее исполнении Жанна была и экспрессивной, и трагической. Но в результате из символичной фигуры, ведущей отрешенные философские беседы, Жанна превратилась в живую, современную, очень страстную женщину, борющуюся за свои права, за суверенитет своей свободы. Она кричит и протестует, сокрушительно атакуя вопросами святого Доминика. Он же, видя перед собой великолепную Фанни Ардан в гневе, понятное дело, теряется. В результате вместо беседы на духовные темы складывается интеллектуальный поединок, при этом богатырской внешности Доминик (Дмитрий Назаров) выглядит как будто виноватым, а грациозная Жанна вулканически сильна и лишена сомнений.
Ардан веришь во всем, кроме, пожалуй, одной фразы: «Я – бедная пастушка», – говорит она. Вот уж нет! Бедные пастушки выглядят иначе.
Оратория Онеггера открывается прологом, первое и главное слово в котором – тenebres (мрак); она заканчивается жертвенным костром, пылающим «из сердца Франции». То есть мы имеем дело со своеобразным движением «от мрака к свету». Но попробуйте радоваться этому свету, если вы до того в течение полутора часов наблюдали очаровательную, живую Жанну, а тут видите, как ее триумфально жгут; и те же люди, которые только что бросали в огонь хворост, восхваляют ее бессмертный подвиг. Это возможно, только если в финале удается выйти к какому-то иному, совсем нереальному измерению, – чего, к сожалению, не произошло. Короче говоря, мистерия Онеггера и Клоделя прозвучала как вполне понятная сегодняшняя драма, она обрела плоть и кровь и внешнюю эффектность, но (несмотря на присутствие на сцене сразу нескольких святых женского пола) утратила мистическую окраску.
