У Кончаловского нет любимых и нелюбимых жанров – в его творчестве есть и портрет, и пейзаж, и натюрморт.
Фото Фреда Гринберга (НГ-фото)
Все началось в феврале с крупномасштабного выставочного проекта «Бубновый валет», прошедшего в Третьяковской галерее на Крымском Валу (после гастролей в Монако и в Русском музее в Санкт-Петербурге) и ставшего, по признанию критиков, «событием сезона». Как продолжение в июле там же, на Крымском, в одном из залов развернулась расширенная юбилейная экспозиция «Александр Куприн. 1880–1960» из собрания ГТГ, которая продолжается до сих пор. И вот теперь, параллельно с Куприным, в галерее «Дом Нащокина», что в Воротниковском переулке, открылась выставка замечательного русского художника Петра Кончаловского.
Экспозиция Александра Куприна в ГТГ занимает всего один зал – около двадцати работ, вехами отмечающих основные грани его творчества и пути развития таланта – от бубнововалетовских 1910-х годов до зрелых 1940-х. «Классический» Куприн времен «Бубнового валета» – в натюрмортах, любимом жанре самого художника. Вздыбленные плоскости, опрокинутое на зрителя пространство, напряженная экспрессия цвета и яркая декоративность; влияния Ларионова и Ван Гога, Сезанна и кубистов, причудливо перемешавшиеся и вылившиеся в собственное видение натуры, свой остро индивидуальный стиль. Советский период творчества – менее напряженный. Интересы художника смещаются от натюрморта к пейзажу, от модернизма XX века – к этюдному импрессионизму и традициям пейзажной живописи века XIX. Крымские пейзажи 1930–1940-х годов спокойны и лиричны, как будто Бахчисарай и Феодосию писал не бунтовщик и новатор, а мудрый философ.
Выставка Петра Кончаловского в галерее «Дом Нащокина», пожалуй, уступает выставкам Третьяковской галереи в концептуальной выстроенности экспозиции, но никак не в качестве художественного материала. Более полусотни работ взято из семейного собрания Михалковых-Кончаловских, частных коллекций и российских музеев – Государственной Третьяковской галереи, Тульского музея изобразительных искусств, Ярославского художественного музея. Творчество одного из главных членов объединения представлено и во всем жанрово-стилевом разнообразии, и во временной перспективе – от ранних 1908–1909 годов до поздних 1950-х. Помимо традиционных музейных экспликаций живопись дополнена цитатами из «Мыслей о художественном творчестве» самого Кончаловского, воспоминаний его жены и книги искусствоведа Джона Боулта, что делает выставку еще и познавательной.
Экспозиция приурочена к 130-летию со дня рождения художника, однако с юбилеем немного поспешили – он приходится на следующий, 2006 год, который вообще богат юбилеями «валетов» – 125-летие Ильи Машкова и 120-летие Роберта Фалька также приходятся на этот год, так что поклонникам «Бубнового валета» скорее всего еще будет на что посмотреть.
Кончаловский – фигура многогранная и самобытная, не вписывающаяся (так же, впрочем, как и Куприн) ни в какие стилевые рамки. У него нет любимых и нелюбимых жанров: портрет, пейзаж, натюрморт, обнаженная натура – все есть и в его творчестве, и на этой выставке. У него нет любимых моделей: члены семьи, француженка из Арля, грузинская девушка в национальном костюме – все написаны с любовью, любовью к форме, цвету и натуре. Он неутомимый путешественник, а потому география его пейзажей широка и почти необъятна – Волхов и озеро Ильмень, Плёс, утренний Казбек, плющи в Версале, Сиена, Крым, юг Франции, Сорренто, кипарисы в Гурзуфе и дом в Буграх. В разных его работах угадываются впечатления от Сезанна и Пикассо, Ван Гога и Дерена, он учился у них, как и у мастеров русского народного творчества. Начало его пути было поистине великолепным – первый ящик с красками ему подарил К.Коровин, бывавший в доме его отца вместе с Суриковым, Серовым, Врубелем. Поиски себя были мучительными – сколько работ было уничтожено им самим, сколько переписано, и даже выпускная академическая работа была смыта с холста несколько лет спустя. А в результате – сочные цвета, плотные, почти физически ощутимые формы, вылепленные энергичным мазком, идеально выверенная композиция, природа, не искаженная и не придуманная, а увиденная взглядом художника и перенесенная на холст, и главное – joie de vivre – радость жизни, легкое и оптимистичное мироощущение, сквозящее в листве «Сирени», взрывающееся в пальмах Сан Максима, выглядывающее из-под очков автопортрета.