Стена, которую построил Вик

'Волшебная флейта' в ГАБТе получилась некрасивой и саркастической. Сцена из спектакля.
Фото Дамира Юсупова

Все начинается с того, что, пробивая Берлинскую стену, исчерченную граффити, на сцену с воплем «Zu hilfe!» выскакивает голый принц Тамино и теряет сознание. Три фрейлины Царицы ночи выходят к нему в образе милиционерш, тыкают в него пистолетами, обшаривают, быстрыми легкими движениями сбрасывают фуражки, юбки и кители, поют «Triumph!» и исчезают. Потом возвращаются клонами Мэрилин Монро, а следом – сестричками в белых халатах. Верховный жрец Зарастро оказывается генсеком, Царица ночи – красивой беспринципной девицей, похожей на недавно изгнанную со сцены Большого театра скандально известную балерину. А Памина – это девушка в розовой кофточке. Злобный Моностатос, лапающий ее, – рыжий клоун с маской вместо лица. Храм света оказывается солярием, герои действуют на дороге, преодолевая ямы – последствия перманентных ремонтных дорог. Ассоциативный ряд очень прост, даже примитивен. Явно маститый англичанин перестраховался и захотел быть понятным, а не понятым.

Грэм Вик сделал некрасивый спектакль (художник Пол Браун), где солнце выдрано с неба, глаза и губы тоже вырваны из лица, а вместо них черные дыры, где стремительно, по мнению режиссера, исчезает человечество, постепенно утрачивая все человеческое, то есть духовное. Так что флейта имеется, правда полностью утратившая свои волшебные свойства. Зрители живо реагируют на режиссерский сарказм, только постфактум осознав, что постановщик заставил потешаться над собой. В спектакле люди представлены прагматичными циниками, которые боятся только смерти, а цель их жизни власть любой ценой. Любви нет. Есть только сексуальное влечение. Тамино ищет свою Памину, повинуясь лишь инстинкту, а Папагено, как только находит свою Папагену, сразу же овладевает ею на крыше потрепанного авто.

Молодые солисты актерствуют с наслаждением. А вот поют натужно. В чем явно вина дирижера. Англичанин Стюарт Бедфорд, имеющий репутацию специалиста по Бриттену, не смог соблазнить музыкантов и певцов Моцартом. В оркестре нет ни драйва, ни баланса, ни моцартовской стилистики. Певцы тоже поют каждый в своей, но не моцартовской манере. Единственный, кто выдает публике настоящего Моцарта и срывает внушительную овацию, – это блестящий Папагено в исполнении австрийца Флориана Беша. Из певцов Большого театра безоговорочно хороша юная Анна Аглатова (в первом составе она уморительная Папагена, а во втором – очаровательная Памина). В ее обаятельных героинь, к тому же поющих очень музыкально и ловко переходящих с вокала на разговорный диалог, не влюбиться невозможно. Царица ночи Карины Сербиной обольщает только внешней повадкой. Певица так сосредоточена на самой высокой ноте, что точно справляется лишь с нею, но героически выходит без замен в двух премьерных составах. В целом, как часто бывает во всех театрах, и в Большом второй состав выглядит лучше первого. Так, Вадим Лынковский поет Зарастро предпочтительнее Валерия Гильманова, а Роман Шулаков – Тамино ровнее, чем Марат Галиахметов. Но визуально те, кто занят в первом составе, больше соответствуют концепции спектакля.

Но, ей-богу, за державу обидно, в самом успешном сегодня оперном театре мира – нью-йоркской Метрополитен Опера, половина состава «Волшебной флейты» – певцы с российскими паспортами, имен которых дома не знают. А в спектакле Большого театра лучшим оказывается австрийский баритон. Не то чтобы квасной патриотизм замучил. В сложившуюся ситуацию, несомненно, закралась какая-то нелепость.

А Грэм Вик этого не заметил, он стремглав умчался из России, где провел обозначенные контрактом семь недель, после первого спектакля. В лондонском Ковент-Гарден его уже ждут репетиции оперы современного английского композитора Майкла Типпетта «Свадьба в летнюю ночь». Но все же в финале своей московской, уже четвертой для себя постановки «Волшебной флейты» Грэм Вик не удержался от соблазна. Он построил новую стену взамен разрушенной Берлинской в начале спектакля. То ли для того, чтобы потрафить тем, кто видит в последней опере Моцарта гимн масонству и «вольным каменщикам», то ли для того, чтобы просто отделить все происшедшее от остального мира.