Анна Ветхова
Теодор Курентзис считает себя поэтом и музыку понимает по-своему.
Фото Александра Шалгина (НГ-фото)
-Теодор, вы получили классическую дирижерскую школу у Ильи Мусина, однако стали ниспровергателем всех существующих традиций в исполнительстве, противником интерпретаций. Что вы ищете в музыке?
═
– Что такое партитура? Это бумага, на которой написаны ноты и аккорды. Но партитура – это продление в реальность духовного пространства, в котором существовал – мыслил и чувствовал – композитор. И он хотел, чтобы это пространство ощутили и другие люди. На самом деле у каждого человека бывают подобные ощущения: бывают моменты, когда ты что-то очень сильно чувствуешь, вдруг что-то осознаешь и тебе непонятно, почему другие не видят того же самого. Поэтому важно правильно и точно прочесть ноты, важно увидеть, что говорит композитор, и стать соучастником его переживаний. Когда входишь в храм – ты входишь в храм. Тебе может нравиться или не нравиться его архитектура и убранство – не это важно, важно, что ты входишь в храм. Музыка – это архитектура человека. Нужны определенные стратегии, чтобы ее раскрыть, чтобы эта архитектура была настолько же настоящей, насколько настоящим является человек. Я, например, не люблю психологический театр, не люблю кино, где играют принципиально красивые актеры, не люблю красоту в чистом виде. Это уводит от сути искусства. Музыка не должна быть красивой. В музыке должна быть правда, которую ты не можешь выдержать. Тогда человек после прослушивания произведения очищается. Что делает композитор? Он показывает нам все наши страсти, и нас пугает встреча с такой правдой и тот факт, что он знает об этих страстях.
═
– Наверное, и то, что он знал об этом в нас еще до нашего рождения┘
═
– Да, и если тебя это не убьет, то сделает сильнее. Очень важно из этого лабиринта страстей найти выход. Понять свои страсти и смириться с этим. Стать мудрым. Осознание – это половина психологического лечения. В ХХ веке в исполнительском искусстве был создан культ так называемых «золотых» музыкантов – скрипачей, пианистов, певцов, дирижеров. В их творчестве главным является виртуозность и внешний блеск. Все они создавали и продолжают создавать искусственную реальность в музыке. Мне же близко то, что называется театром жестокости, театр Арто, Гротовского, где передается подлинность человеческих ощущений. Эти режиссеры исследовали человека не как такового, как мы его представляем, но его психологический потенциал.
═
– Почему для вас важно, чтобы исполнители играли именно на исторических инструментах? Вы считаете, что, пользуясь обычным инструментарием, невозможно достичь той правды в музыке, о которой вы говорите?
═
– Эти инструменты сопротивляются времени и позволяют определенным образом настроить музыкальное пространство. Раньше большинство людей жили в таких домах и условия их жизни были таковы, что они ощущали пространство. Сегодня большинство людей живут в коробках. Сегодня люди резко ощущают свое одиночество. Многие ночами собираются в клубах, создавая таким образом иллюзию неодиночества, мираж свободы, которой нет. Нет ее и в искусстве, нет и в музыке. Например, дирижер часто имеет огромный успех только потому, что он умеет эффектно выглядеть: красивые жесты и позы, темпераментность. Этого достаточно, чтобы понравиться публике. Поэтому я никогда не хотел быть дирижером. Я дирижирую без палочки и считаю себя не вполне дирижером. Я своего рода поэт, и, может быть, лучше других, и по-своему понимаю, что нужно делать в музыке. Мне есть что сказать. В случае же, когда мне нечего будет сказать, я просто перестану играть музыку.
═
– Но вас-то как раз многие упрекают в излишней театральности в момент дирижирования. Не секрет, что дирижеры много времени проводят перед зеркалом, отрабатывая жесты и позы.
═
– Я репетирую перед зеркалом, но не жесты и позы: перед зеркалом я занимаюсь специальными дыхательными упражнениями. А жест должен быть продиктован внутренним ощущением, он должен быть наполненным, а не только красивым или технически выверенным.
═
– Вы очень стремительно вошли в круг самых известных музыкантов России. Как происходил процесс освоения в российском пространстве, и почему вы решили остаться здесь?
═
– Поначалу мне здесь было очень плохо. Многие меня ненавидели. Считали амбициозным. А остался я здесь потому, что Россия – это огромное пространство. Она как гигантский «супермаркет», в котором можно найти все, как гигантский храм искусств. И сейчас я чувствую себя здесь абсолютно счастливым человеком и не хочу ехать больше никуда. Именно здесь я нашел единомышленников. Музыканты моего оркестра, они – как я. Они всегда играют, как в последний раз. И это для меня так трогательно! Часто, работая с оркестрами, приходится чуть не умирать, чтобы музыканты хоть что-то делали. В Новосибирске таких проблем никогда не возникает. Это потрясающие люди.
═
– У вас очень разнообразный репертуар. Вы играете и старинную музыку, и только что созданную, и классиков, и романтиков. Вам интересны все композиторы?
═
– Большинство. Меня не интересуют Россини, Лист, Леонкавало и Масканьи. А вот Беллини и Пуччини очень интересуют.
Дарья Гармоненко