Екатерина Барабаш
После смерти Маркос и Ана встретятся на небесах, где опять займутся сексом. Кадр из фильма 'Битва на небесах'.
Фото предоставлено компанией 'Планета Информ'
«Битва на небесах» молодого мексиканца Карлоса Рейгадаса, выходящая сейчас в прокат, стала самым спорным фильмом последнего Каннского фестиваля – одни стонали от восторга и прочили картине «Золотую пальмовую ветвь», другие откровенно плевались. Каким-то чудом фильм не вызвал настоящего скандала.
В двух словах сюжет. Дело происходит в Мехико (который, кстати, снят очень красиво). Немолодой водитель генерала Маркос вместе с женой похищает у друзей ребенка. Ребенок чуть ли не в тот же день умирает, Маркос страдает от чувства вины и норовит сдаться полиции. Смерть настигает его в момент истового покаяния – на коленях в храме. До этого Маркос успевает не единожды насладиться сексом с молоденькой дочерью хозяина Аной (которая а ля бунюэлевская «Дневная красавица» ради острых ощущений подрабатывает в борделе), с собственной женой, состоящей из живота, нескольких подбородков и складок, зарезать Ану, наказав ее таким образом за блуд...
Доброжелательная критика сразу по просмотре фильма чуть ли не бросилась ставить Рейгадасу памятник за небанальность и радикализм. В том, что Рейгадас – режиссер действительно талантливый, сомнений нет. В фильме есть великолепно снятые сцены, неожиданно абсолютно выверенные кадры. Однако по большей части талант молодого задиристого режиссера направлен на то, чтобы сделать не как все. «Долой табу!» – так и слышен голос режиссера, радующегося собственной художественной смелости. «Радикально!» – вторят ему представители доброй прессы. А то, что у молодого человека в голове полная каша, – неважно. Он вроде попытался соединить несоединимое – антиклерикализм и религиозность, красоту и уродство, низменное и высокое. Но мальчишеское бахвальство подвело. Все это могло бы быть, если бы Рейгадас поменьше любовался сам собой и своим новаторством, а попробовал для начала написать внятный сценарий, понять, чего он хочет. Однако для того, кто взялся таранить табу, планомерная и кропотливая работа со сценарием, с актерами, с самим собой, наконец, стоит, как правило, на последнем месте. Если вообще стоит.
Зато в картине Рейгадаса стоит много чего другого. Конечно, можно считать новаторством и опрокидыванием всех табу множество постельных сцен. Вообще-то сексом в кино сейчас мало кого удивишь. Однако то, что мы видим в «Битве на небесах», заставляет несчастного Тинто Брасса плакать от бессильной обиды и злобы, а немецких порнографов тяжко вздыхать от собственной никчемности.
Фильм начинается с орального секса юной особы и не юного, очень толстого, несимпатичного и абсолютно бесстрастного человека. Подробности определенных частей мужского тела видны как под микроскопом, над этой частью тела добросовестно трудится девушка. По лицу девушки сползает слезка. Нелегкая это работа – обслуживать бегемота.
Почему картина начинается именно с этой длинной и не очень эстетичной сцены – не совсем ясно. Сам Рейгадас объясняет это тем, что трепетно относится к телу вообще, хотя бы потому, что из тела мы пришли в этот мир. Поэтому, мол, любое тело прекрасно. Кому-то может показаться прекрасной сцена супружеского секса главного героя с собственной женой, точнее – с ее складками, подбородками, увесистым и изрезанным больными венами задом. И то верно – такой секс можно найти на прилавках определенных магазинов для любителей нестандартной любви. Более привлекательный секс – главного героя с дочкой хозяина – не столь нетривиален и для любителей стандартного порно вполне подходящ. Долго и любовно камера наезжает то на мужские, то на женские гениталии, дает зрителю возможность разглядеть то, о чем он, вероятно, знает понаслышке. Еще в Каннах, после показа «Битвы на небесах», режиссера упрекнули: мол, вы, синьор, порнографию сняли. Рейгадас замахал руками и повел речь о том, что к телу надо относиться с любовью и уважением. И расстроился, что его не поняли.
Вспомнился Александр Сокуров, первые кадры его фильма «Отец и сын», показанного два года назад в конкурсе Каннского фестиваля: два обнаженных переплетенных мужских тела, стоны и придыхания, «я тебя люблю, ну-ну... еще чуть-чуть... уф-ф, все». Потом Сокуров отчитал циничных журналистов за то, что они увидели в этой сцене невесть что, в то время как целомудрию и духовности этой сцены не было предела: просто среди ночи папа успокаивал сына, которому снился страшный сон.
Протаранить табу, в общем-то, не так сложно. Достаточно показать то, что показывать не принято, и объяснить это высокими целями. Как правило, подобные вещи объясняют любовью к человечеству и – как следствие – ко всем его частям тела. Мол, в человеке все должно быть прекрасно. И есть прекрасно.
Сказки для детей младшего школьного возраста. Чтобы показать любовь, вовсе не обязательно сосредотачиваться на гениталиях, хотя никто не станет спорить, что в них масса прекрасного. Шокировать ради того, чтобы шокировать, – это уже имеет мало отношения к искусству. Для этого не обязательно тратить огромные деньги. Можно просто раздеться догола и выйти на Красную площадь. Радикализм в чистом виде. Великий киномистификатор Бунюэль (с которым тут же попытались сравнить Рейгадаса) умел соединить самую высокую красоту и самый низкий порок так, что подчас воротило с души. И «песня порока» – «Дневная красавица» моментами исключительно тошнотворна, однако нигде режиссер не попытался показать порок в его сугубо обнаженном виде. Ему это просто не надо было, он умел все сказать великолепной драматургией, отточенностью каждого кадра, каждым жестом и взглядом актера, каждой репликой. Когда ты этого не умеешь, остается эпатаж в чистом виде – в виде гениталий.
Слышу упреки в ханжестве и консерватизме – мол, не понял автор этих строк подлинного радикализма, засмотрелся на гениталии, а слона не заметил. Помилуйте, да любой нормальный консерватор не против секса на экране, когда он оправдан контекстом. Только благостности не надо, восторгов по поводу нарушенных табу – не надо. Есть вещи, которых надо попросту бояться, каким бы сторонником радикализма ты ни был. Пустая порнография под видом нового слова в искусстве – одна из этих вещей. И вопрос даже не в нравственности, не будем ее трогать. «Когда бы вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда». Из сора могут вырасти прекрасные цветы, великолепные стихи, талантливые фильмы. Только дело художника – уметь их взрастить, а не вываливать перед публикой сор, ставя перед ними лукавую задачку разглядеть в этом соре будущий шедевр.
