Павел Руднев Показанный на сцене Центра им. Вс. Мейерхольда и открывший Экспериментальную программу Чеховского фестиваля, вроцлавский спектакль «Игры» легко назвать «новой драмой» по-польски – со всеми атрибутами жестокого, документального театра с социально активной позицией и жаром публицистики. «Игры» – это реальная история, зафиксированная почти в технологии Verbatim, с ленты диктофона – сразу на сцену. Произошло групповое изнасилование 14-летней девочки – в кибуце Ган Врадим, замкнутом пространстве для, казалось бы, исключительно нравственной жизни, в оплоте религии и средоточии коммунистических, общественных идей.
Спектакль театра «Вспулчесны» и Редбада Клынстры, скажем сразу, сильных чувств не вызывает. Он – на выносливость. Холодный, техничный, зловещий. Зацепиться душою и глазом – не за что. Духовной задачи – ноль. Документальности, увлекательных подробностей не густо. Актеры в бытовой одежде, имитация городских дворов и бетонного дебаркадера. Режиссер издевается над своими персонажами и зрителями, заставляя первых выглядеть намеренно глупо и плоско, вторых – силиться осознать изнасилование как событие, достаточное для изготовления спектакля.
В пресс-релизе спектакля говорится о том, как общество было возмущено мягким приговором, а также о том, что процедура суда была вторым изнасилованием девочки, моральным низложением уже единожды пострадавшего сознания. Возможно, об этом написана пьеса Эдны Мазиа (кстати, ее в Тюмени ставил в прошлом году Виктор Рыжаков). Но спектакль Клынстры пьесу Мазиа пинает и опрокидывает.
Смысл спектакля циничен до предела. «Игры» демонстрируют, что в факте изнасилования нет ровным счетом ничего ужасающего. Что сексуальный контакт ребенка с ребенком в форме насилия происходит из самой физиологической, натуралистической потребности это когда-нибудь сделать. Насилие заключено в игровой природе человека, когда один заигрывает, а второй поддается игре, и виной тому – всплеск тестостерона и накатывающая волна нетренированных, неуправляемых гормонов. Мальчики реагируют на раздражители – качание бедрами, мокрая майка с просвечивающими сосками, голые загорелые ноги. Прокурор орет изнасилованной Деборе: «Они просто исполнили твои фантазии! Ты не кричала, не плакала, потому что мышцы твоего лона были влажными! Ты хотела их!»
Этот спектакль в жанре плоского неонатурализма, «тычет» в физиономию зрителя его же физиологией. Он весь строится на медленном, но возрастающем ритме возбуждения, который совпадает с движением природы – ритмом морских волн. Герои ходят, молчат, курят, танцуют, и мы физически чувствуем все два часа действия, как растет вожделение безликих и серых, намеренно невзрачных мальчиков – к сексуальной, свежей, но точно такой же безличностной, безликой самке.
Концепция прямолинейности, констатация инстинктов. И, если угодно, анархический, антизаконодательный пафос: доказать факт изнасилования невозможно. Лучше не лезть в душу. Оставьте нам наши инстинкты. Люди – звери. И сексуальный инстинкт – не более чем энергетическая волна, действующая на людей в точности так же, как на птиц Хичкока.
