Умножающий печаль

Обладатель нескольких 'Золотых масок' Дмитрий Черняков любит трактовать вечные сюжеты на современный лад.
Фото Натальи Преображенской (НГ-фото)

В России «Тристана и Изольду» Вагнера не ставили с 1914 года. Две дореволюционные постановки были осуществлены на сцене Мариинского театра в 1863 и в 1909 годах. Наконец, в 2005-м – снова в Мариинке – премьерой спектакля в постановке Дмитрия Чернякова открылся XIII фестиваль «Звезды белых ночей».

Выступивший вновь не только повелителем актерских душ, Черняков занимался и визуальным рядом. Заботы о декорациях делил с Зиновием Марголиным, о костюмах – с Ириной Цветковой. Свет, как всегда, доверил незаменимому Глебу Фильштинскому. Основой режиссерской концепции стала позиционируемая Черняковым «новая документальность», в противовес сакральности, мистериальности большинства прежних постановок. Черняков продолжил свою линию актуализации, увлекся буквализмом, стараясь «сделать это произведение очень простым, понятным». Но, избавляясь от сакральности, он не оставил шанса воспетой Вагнером Абсолютной Любви и сделал сюжет безмерно грустным. Шопенгауэр был бы доволен.

Первый акт проходит в каюте лайнера, оснащенной мебелью, компьютером, диспенсером с водой, даже тренажером. Второй акт – в номере высотного отеля, из окна которого открывается вид на ночной город в огнях; в кульминационный момент (когда Тристан и Изольда исступленно призывают священную ночь – смерть) источники света в городе начинают впечатляюще взрываться и полыхать, как подстанции в Москве. Третий акт – в квартире родителей Тристана в «сталинке» с высокими потолками и просторными комнатами. Каждое помещение воссоздано в натуральную величину. Внутри – настоящие предметы интерьера (в том числе специально приобретенный антиквариат), минимум бутафории. Дизайн превосходный.

Действующие лица, включая морских офицеров Тристана и Курвенала, чиновника Марка, окруженного секьюрити, заурядную Изольду и Брангену ей под стать, в современности повсеместны. С ними не происходит ничего необычного. Главные герои, изначально переживающие простые земные чувства – влюбленность, гнев, стыд, разочарование и т.д., выпивают наркотическое зелье и естественным образом теряют связь с реальностью. Поведение актеров, по идее, должно быть столь же подлинным, как декорации. И первый акт в этом отношении безупречен, со второго начинаются проблемы.

Уйдя из области философско-религиозной, Черняков угодил в область криминально-медицинскую. Враги (например, Мелот и Курвенал) выясняют отношения с помощью пистолетов. Тристан и Изольда меняются под воздействием психотропного препарата. У Вагнера «напиток любви и смерти» – не базовый реактив, а мнимый катализатор. У Чернякова это вещество, употребление которого приводит к глубокой депрессии и навязчивым суицидальным настроениям. У Вагнера в любовном дуэте (2-й акт) Тристан и Изольда дают волю и страсти, и поэтическому красноречию. У Чернякова их поэзия кажется бредом. Любовники поют, не соприкасаясь и даже не смотря друг на друга; они предельно разобщены (их сближает лишь диагноз) и не становятся мистическим целым. И не потому что целомудренны, а потому что заняты самоценным мучением (страсть важнее объекта страсти). В этом состоянии пара и пребывает до конца оперы, неважным пением изнуряя слушателя, вынужденного желать героям скорейшего исполнения их несовместимых с жизнью желаний.

Бернард Шоу считал, что для постижения «Парсифаля» надо быть фанатиком и философом, а для понимания «Тристана» – лишь пережить большую любовь. Если это верно, публика была бы способна оценить шестичасовой (с громадными антрактами) марафон при условии хорошего исполнения. «Тристан» – восьмая вагнеровская опера в текущем репертуаре Мариинки. За 20 лет сложился костяк вагнеровских певцов, а Валерий Гергиев, руководивший музыкальной частью постановки, прослыл истинно «вагнеровским дирижером». Но премьера «Тристана» едва не обнулила эти достижения. Оркестр поставил под сомнение свое техническое могущество, а маэстро – способность все контролировать и выстраивать по ходу. Среди вокальных партий блестяще исполненной не нашлось ни одной (кстати, Черняков усложнил вокалистам жизнь, часто вынуждая их петь из глубины сцены). Сергей Лядов (Тристан) пытался преодолеть нехватку мощности и гибкости криком и декламацией. Лариса Гоголевская (Изольда), измученная запредельно широкой тесситурой, страдала от сипоты и пестроты, немобильности и несобранности голоса, но дистанцию прошла. Наилучшее впечатление сочетанием ровного вокала и уверенной актерской работы оставили Андрей Спехов (Курвенал) и Ольга Савова (Брангена).

Сегодня каждый уважающий себя оперный театр, располагающий адекватными исполнительскими силами, имеет в репертуаре «Тристана». Он не перестал быть обременительным для слушателя и не сделался менее статичным, но примерно раз в год в мире появляется очередной его сценический вариант. И это – вопреки уверениям Ромена Роллана, что сию оперу «невозможно сыграть на сцене», ибо к ней «действие ничего не прибавляет». У Чернякова даже убавляет. Для Мариинского театра, похоже, «Тристан» является не только осуществленной мечтой, но прежде всего обязательной для заполнения графой. Ведь без Вагнера в ассортименте невозможно называться театром мирового уровня.

═

Санкт-Петербург