Майя Крылова После классической «Баядерки» на гастролях Мариинки было три одноактных балета разных хореографов, потом еще три – в программе Джорджа Баланчина. Афиша составлена не просто так, она горделиво демонстрирует возможности труппы-полистилистки: сегодня мы танцуем одно, завтра другое, послезавтра – третье, и все умеем. Принять такую декларацию можно, но с оговорками. Потому что «Свадебку», например, артисты исполнили так уныло, что видно сразу: танцуют потому, что балет стоит в репертуаре, и начальство велело, а им самим неинтересно. Может быть, потому неинтересно, что технически балет кажется слишком легким, а другие задачи тут не осознаются вообще? Получилось, что великие находки хореографа Брониславы Нижинской, восемьдесят лет назад соединившей музыку Стравинского с модерн-дансом и древним свадебным обрядом, остались как бы за кадром, а в кадре явились неясные топотания и квазигимнастические наклоны.
Зато следующий балет программы – «Reverance» молодого европейца Дэвида Доусона – шестерка солистов выполнила как минимум тщательно, а восходящая звезда Мариинки Александр Сергеев – превосходно. На фоне впечатляющей сценографии («черный кабинет», проложенный рефлексами света) Сергеев соединил в единое целое почти «лебединые» медленные руки, кинжальные арабески и похожие на удары хлыста стопы – нюансы элегии телесных ракурсов, сочиненной Доусоном под пронзительное скрипичное соло.
Балет «Этюды» при очевидных огрехах исполнения заставил порадоваться за труппу, которая смогла осилить поистине садистский по наворотам техники танец и мощно выступить в условиях московской жары. «Этюды» поставлены в 1948 году датчанином Харальдом Ландером, не случайно выбравшим музыку Черни, те самые сочинения, что прописывают пианистам для развития беглости пальцев. Этот спектакль надо бы описывать в профессиональных терминах, потому что он славит балетный класс и возможности, которые классический тренаж дает телу. Из ежедневной рутины Ландер сделал эпическую поэму, воспел процесс рождения искусства из духа школы. Получилась энциклопедия стилей, темпов и техник – аллегро и адажио, романтизм и классицизм, плоские пачки балерин и их же длинные тюлевые тюники, легкость («сильфидность») и «земной» танец, ряды всевозможных прыжков и пируэтов, коллекция пор-де бра (движения рук) и вихри виртуозных стоп. Сорок минут сложнейших комбинаций всего перечисленного. Чтобы все это проделать, нужны лошадиная выносливость, экстатическое трудолюбие и нечеловеческое упорство.
В последний вечер Мариинка показывала Баланчина, его трехчастный балет «Драгоценности». Это хореограф, в балетах которого не надо строить комическое или трагическое выражение лица, напоказ заламывать руки или дежурно сиять тридцатью двумя зубами. Надо просто танцевать. В данном случае – танцевать так, чтобы высветить минеральную аллегорию автора: от густого насыщенного зеленого сияния колье французской работы для выхода в свет («Изумруды») через огненно-красный блеск ювелирных колец и серег современного дизайна для жизни полусвета или Бродвея («Рубины») – к прозрачно-серебристому мерцанию диадемы от Фаберже с налетом света не от мира сего («Бриллианты»). Сплошь драгоценные камни. Но вот блеск у них разный. Разность надо показать за счет стилистически неодинакового танца. С этим возникли проблемы, потому что артисты упирали на качество техники, а не на качество стиля.
Лучше всего удались «Бриллианты»: они ближе всего к тому, что танцовщики Мариинки хорошо умеют делать – воспевать балетный академизм. В этом торжественном опусе солировала самая торжественная балерина России – Ульяна Лопаткина. А вот внятное изящество «Изумрудов» и остроугольность «Рубинов» прощупывались слабо. Оба балета выглядели то слишком тяжело, то чересчур кокетливо, танцовщики размазывались в позах, и в этом потоке терялась графичность Баланчина. Мариинский балет не в первый раз отстаивает свое право исполнять заграничную классику по-своему. В России вообще любят искать особый путь. Даже если впереди проложено шоссе.Майя Крылова
После классической «Баядерки» на гастролях Мариинки было три одноактных балета разных хореографов, потом еще три – в программе Джорджа Баланчина. Афиша составлена не просто так, она горделиво демонстрирует возможности труппы-полистилистки: сегодня мы танцуем одно, завтра другое, послезавтра – третье, и все умеем. Принять такую декларацию можно, но с оговорками. Потому что «Свадебку», например, артисты исполнили так уныло, что видно сразу: танцуют потому, что балет стоит в репертуаре, и начальство велело, а им самим неинтересно. Может быть, потому неинтересно, что технически балет кажется слишком легким, а другие задачи тут не осознаются вообще? Получилось, что великие находки хореографа Брониславы Нижинской, восемьдесят лет назад соединившей музыку Стравинского с модерн-дансом и древним свадебным обрядом, остались как бы за кадром, а в кадре явились неясные топотания и квазигимнастические наклоны.
Зато следующий балет программы – «Reverance» молодого европейца Дэвида Доусона – шестерка солистов выполнила как минимум тщательно, а восходящая звезда Мариинки Александр Сергеев – превосходно. На фоне впечатляющей сценографии («черный кабинет», проложенный рефлексами света) Сергеев соединил в единое целое почти «лебединые» медленные руки, кинжальные арабески и похожие на удары хлыста стопы – нюансы элегии телесных ракурсов, сочиненной Доусоном под пронзительное скрипичное соло.
Балет «Этюды» при очевидных огрехах исполнения заставил порадоваться за труппу, которая смогла осилить поистине садистский по наворотам техники танец и мощно выступить в условиях московской жары. «Этюды» поставлены в 1948 году датчанином Харальдом Ландером, не случайно выбравшим музыку Черни, те самые сочинения, что прописывают пианистам для развития беглости пальцев. Этот спектакль надо бы описывать в профессиональных терминах, потому что он славит балетный класс и возможности, которые классический тренаж дает телу. Из ежедневной рутины Ландер сделал эпическую поэму, воспел процесс рождения искусства из духа школы. Получилась энциклопедия стилей, темпов и техник – аллегро и адажио, романтизм и классицизм, плоские пачки балерин и их же длинные тюлевые тюники, легкость («сильфидность») и «земной» танец, ряды всевозможных прыжков и пируэтов, коллекция пор-де бра (движения рук) и вихри виртуозных стоп. Сорок минут сложнейших комбинаций всего перечисленного. Чтобы все это проделать, нужны лошадиная выносливость, экстатическое трудолюбие и нечеловеческое упорство.
В последний вечер Мариинка показывала Баланчина, его трехчастный балет «Драгоценности». Это хореограф, в балетах которого не надо строить комическое или трагическое выражение лица, напоказ заламывать руки или дежурно сиять тридцатью двумя зубами. Надо просто танцевать. В данном случае – танцевать так, чтобы высветить минеральную аллегорию автора: от густого насыщенного зеленого сияния колье французской работы для выхода в свет («Изумруды») через огненно-красный блеск ювелирных колец и серег современного дизайна для жизни полусвета или Бродвея («Рубины») – к прозрачно-серебристому мерцанию диадемы от Фаберже с налетом света не от мира сего («Бриллианты»). Сплошь драгоценные камни. Но вот блеск у них разный. Разность надо показать за счет стилистически неодинакового танца. С этим возникли проблемы, потому что артисты упирали на качество техники, а не на качество стиля.
Лучше всего удались «Бриллианты»: они ближе всего к тому, что танцовщики Мариинки хорошо умеют делать – воспевать балетный академизм. В этом торжественном опусе солировала самая торжественная балерина России – Ульяна Лопаткина. А вот внятное изящество «Изумрудов» и остроугольность «Рубинов» прощупывались слабо. Оба балета выглядели то слишком тяжело, то чересчур кокетливо, танцовщики размазывались в позах, и в этом потоке терялась графичность Баланчина. Мариинский балет не в первый раз отстаивает свое право исполнять заграничную классику по-своему. В России вообще любят искать особый путь. Даже если впереди проложено шоссе.Майя Крылова
После классической «Баядерки» на гастролях Мариинки было три одноактных балета разных хореографов, потом еще три – в программе Джорджа Баланчина. Афиша составлена не просто так, она горделиво демонстрирует возможности труппы-полистилистки: сегодня мы танцуем одно, завтра другое, послезавтра – третье, и все умеем. Принять такую декларацию можно, но с оговорками. Потому что «Свадебку», например, артисты исполнили так уныло, что видно сразу: танцуют потому, что балет стоит в репертуаре, и начальство велело, а им самим неинтересно. Может быть, потому неинтересно, что технически балет кажется слишком легким, а другие задачи тут не осознаются вообще? Получилось, что великие находки хореографа Брониславы Нижинской, восемьдесят лет назад соединившей музыку Стравинского с модерн-дансом и древним свадебным обрядом, остались как бы за кадром, а в кадре явились неясные топотания и квазигимнастические наклоны.
Зато следующий балет программы – «Reverance» молодого европейца Дэвида Доусона – шестерка солистов выполнила как минимум тщательно, а восходящая звезда Мариинки Александр Сергеев – превосходно. На фоне впечатляющей сценографии («черный кабинет», проложенный рефлексами света) Сергеев соединил в единое целое почти «лебединые» медленные руки, кинжальные арабески и похожие на удары хлыста стопы – нюансы элегии телесных ракурсов, сочиненной Доусоном под пронзительное скрипичное соло.
Балет «Этюды» при очевидных огрехах исполнения заставил порадоваться за труппу, которая смогла осилить поистине садистский по наворотам техники танец и мощно выступить в условиях московской жары. «Этюды» поставлены в 1948 году датчанином Харальдом Ландером, не случайно выбравшим музыку Черни, те самые сочинения, что прописывают пианистам для развития беглости пальцев. Этот спектакль надо бы описывать в профессиональных терминах, потому что он славит балетный класс и возможности, которые классический тренаж дает телу. Из ежедневной рутины Ландер сделал эпическую поэму, воспел процесс рождения искусства из духа школы. Получилась энциклопедия стилей, темпов и техник – аллегро и адажио, романтизм и классицизм, плоские пачки балерин и их же длинные тюлевые тюники, легкость («сильфидность») и «земной» танец, ряды всевозможных прыжков и пируэтов, коллекция пор-де бра (движения рук) и вихри виртуозных стоп. Сорок минут сложнейших комбинаций всего перечисленного. Чтобы все это проделать, нужны лошадиная выносливость, экстатическое трудолюбие и нечеловеческое упорство.
В последний вечер Мариинка показывала Баланчина, его трехчастный балет «Драгоценности». Это хореограф, в балетах которого не надо строить комическое или трагическое выражение лица, напоказ заламывать руки или дежурно сиять тридцатью двумя зубами. Надо просто танцевать. В данном случае – танцевать так, чтобы высветить минеральную аллегорию автора: от густого насыщенного зеленого сияния колье французской работы для выхода в свет («Изумруды») через огненно-красный блеск ювелирных колец и серег современного дизайна для жизни полусвета или Бродвея («Рубины») – к прозрачно-серебристому мерцанию диадемы от Фаберже с налетом света не от мира сего («Бриллианты»). Сплошь драгоценные камни. Но вот блеск у них разный. Разность надо показать за счет стилистически неодинакового танца. С этим возникли проблемы, потому что артисты упирали на качество техники, а не на качество стиля.
Лучше всего удались «Бриллианты»: они ближе всего к тому, что танцовщики Мариинки хорошо умеют делать – воспевать балетный академизм. В этом торжественном опусе солировала самая торжественная балерина России – Ульяна Лопаткина. А вот внятное изящество «Изумрудов» и остроугольность «Рубинов» прощупывались слабо. Оба балета выглядели то слишком тяжело, то чересчур кокетливо, танцовщики размазывались в позах, и в этом потоке терялась графичность Баланчина. Мариинский балет не в первый раз отстаивает свое право исполнять заграничную классику по-своему. В России вообще любят искать особый путь. Даже если впереди проложено шоссе.Майя Крылова
После классической «Баядерки» на гастролях Мариинки было три одноактных балета разных хореографов, потом еще три – в программе Джорджа Баланчина. Афиша составлена не просто так, она горделиво демонстрирует возможности труппы-полистилистки: сегодня мы танцуем одно, завтра другое, послезавтра – третье, и все умеем. Принять такую декларацию можно, но с оговорками. Потому что «Свадебку», например, артисты исполнили так уныло, что видно сразу: танцуют потому, что балет стоит в репертуаре, и начальство велело, а им самим неинтересно. Может быть, потому неинтересно, что технически балет кажется слишком легким, а другие задачи тут не осознаются вообще? Получилось, что великие находки хореографа Брониславы Нижинской, восемьдесят лет назад соединившей музыку Стравинского с модерн-дансом и древним свадебным обрядом, остались как бы за кадром, а в кадре явились неясные топотания и квазигимнастические наклоны.
Зато следующий балет программы – «Reverance» молодого европейца Дэвида Доусона – шестерка солистов выполнила как минимум тщательно, а восходящая звезда Мариинки Александр Сергеев – превосходно. На фоне впечатляющей сценографии («черный кабинет», проложенный рефлексами света) Сергеев соединил в единое целое почти «лебединые» медленные руки, кинжальные арабески и похожие на удары хлыста стопы – нюансы элегии телесных ракурсов, сочиненной Доусоном под пронзительное скрипичное соло.
Балет «Этюды» при очевидных огрехах исполнения заставил порадоваться за труппу, которая смогла осилить поистине садистский по наворотам техники танец и мощно выступить в условиях московской жары. «Этюды» поставлены в 1948 году датчанином Харальдом Ландером, не случайно выбравшим музыку Черни, те самые сочинения, что прописывают пианистам для развития беглости пальцев. Этот спектакль надо бы описывать в профессиональных терминах, потому что он славит балетный класс и возможности, которые классический тренаж дает телу. Из ежедневной рутины Ландер сделал эпическую поэму, воспел процесс рождения искусства из духа школы. Получилась энциклопедия стилей, темпов и техник – аллегро и адажио, романтизм и классицизм, плоские пачки балерин и их же длинные тюлевые тюники, легкость («сильфидность») и «земной» танец, ряды всевозможных прыжков и пируэтов, коллекция пор-де бра (движения рук) и вихри виртуозных стоп. Сорок минут сложнейших комбинаций всего перечисленного. Чтобы все это проделать, нужны лошадиная выносливость, экстатическое трудолюбие и нечеловеческое упорство.
В последний вечер Мариинка показывала Баланчина, его трехчастный балет «Драгоценности». Это хореограф, в балетах которого не надо строить комическое или трагическое выражение лица, напоказ заламывать руки или дежурно сиять тридцатью двумя зубами. Надо просто танцевать. В данном случае – танцевать так, чтобы высветить минеральную аллегорию автора: от густого насыщенного зеленого сияния колье французской работы для выхода в свет («Изумруды») через огненно-красный блеск ювелирных колец и серег современного дизайна для жизни полусвета или Бродвея («Рубины») – к прозрачно-серебристому мерцанию диадемы от Фаберже с налетом света не от мира сего («Бриллианты»). Сплошь драгоценные камни. Но вот блеск у них разный. Разность надо показать за счет стилистически неодинакового танца. С этим возникли проблемы, потому что артисты упирали на качество техники, а не на качество стиля.
Лучше всего удались «Бриллианты»: они ближе всего к тому, что танцовщики Мариинки хорошо умеют делать – воспевать балетный академизм. В этом торжественном опусе солировала самая торжественная балерина России – Ульяна Лопаткина. А вот внятное изящество «Изумрудов» и остроугольность «Рубинов» прощупывались слабо. Оба балета выглядели то слишком тяжело, то чересчур кокетливо, танцовщики размазывались в позах, и в этом потоке терялась графичность Баланчина. Мариинский балет не в первый раз отстаивает свое право исполнять заграничную классику по-своему. В России вообще любят искать особый путь. Даже если впереди проложено шоссе.
