Мистический Теодор

Теодор Курентзис любит размашистые жесты.
Фото Михаила Циммеринга (НГ-фото)

Внушительные пространства театра А.Васильева и его два роскошных зала были задействованы в настоящем сейшне из трех отделений, который спланировал и артистично провел главный дирижер Новосибирской оперы Теодор Курентзис вместе со своими коллективами. Он выступил в двух амплуа – как знаток старинной музыки, продемонстрировав блестящие навыки аутентичной манеры исполнения. А также – как пропагандист итальянского классика Джачинто Шелси.

В оригинальной композиции концерта-акции чередовались сочинения эпохи барокко – Куперена, Перселла – и Шелси. Что касается старины, то главным номером стало концертное исполнение оперы Перселла «Дидона и Эней», где заглавную партию спела легендарная Эмми Кёркби. Ее дебют состоялся в начале 1970-х, когда певцы даже не пытались подстроить звучание своего голоса под старинные инструменты. Так что Кёркби оказалась первопроходцем в этой области. У нее огромная дискография, где, кажется, охвачены все жанры и страны эпохи Возрождения и барокко: от мадригалов и шансона до кантат Баха. Несмотря на солидный сценический стаж, примадонна в отличной форме. По-прежнему она обольщает кристальной чистотой голоса и рельефностью образов, которые она лепит на наших глазах. Скорбь Дидоны изливается в плачущих интонациях первой Арии и величественно-трагических линиях знаменитого финального прощания.

Несмотря на отсутствие декораций и мизансцен, момент театрализации все же присутствовал с помощью тщательно продуманной световой партитуры, создававшей иллюзию некоего действа. Были элементы игры и у солистов, среди которых хочется выделить солиста «Геликон-оперы» Михаила Давыдова – Энея, отлично воплотившего прямодушного героя, и солистку Большого театра Марину Поплавскую (Белинда). Меньше удались сцены с ведьмами, где в несколько шаржированной манере и не всегда внятно пела Наталья Емельянова (Колдунья). Очень хороши были камерный оркестр Musica Aeterna Ensemble, который успешно музицирует на барочных инструментах, и Камерный хор Новосибирской оперы, заслуживающий всяческих похвал. Впрочем, высокий результат заведомо ожидался, поскольку Курентзис вовсе не новичок в сфере старинной музыки. Пару сезонов назад он успешно сотрудничал с московским оркестром Pratum Integrum, представив программу из неизвестных сочинений Максима Березовского.

Столь же свободно он оперирует современной лексикой, о чем свидетельствуют прозвучавшие произведения Шелси. Этот композитор с середины 1950-х годов увлекся Востоком, что сказалось как на названиях его опусов, так и на стилистике. После Пёрселла особенно впечатлила его партитура Konx Om Pax, что в переводе означает «мир» – на древнеассирийском, санскрите и латыни. В основе каждой из трех частей – вариации на один звук, который расцвечивается гармонически, ритмически, тембрами большого симфонического оркестра. Впрочем, приемы развития достаточно просты, если не примитивны – из тишины постепенно наплывает звуковая масса и так же постепенно истаивает. Специфичный размашистый жест Курентзиса здесь оказался уместен, адекватно воплощая авторское пожелание «обратить особое внимание на гибкость дыхания фраз». Быть может, склонный к мистике и аллюзиям композитор пытался передать пульсацию планет или жизненный цикл далеких звезд?