Ирина Губская
Сказать, что бенефис Ульяны Лопаткиной прошел на ура, – значит ничего не сказать.
Фото Натальи Преображенской (НГ-фото)
В Мариинском театре в пятый раз провели фестиваль балета. Главная новая идея – бенефисы звезд. Прежняя – освоение нами не нашей хореографии. Впрочем, началось с потерь именно в этом: в первые дни, отведенные для премьер, выпала одна из постановок, скособочив запланированный двухчастный балет Форсайта. Два дня показывали премьеру «Приблизительной сонаты» Уильяма Форсайта и «Reverence» Дэвида Доусона. Форсайтовская постановка все о том же: уничтожение театра. Форсайт со сцены уводит в репетиционный класс, в процесс без цели и результата. Здесь Мариинский балет упорно возрождает советскую традицию кухни: кухни вместо столовой, гостиной, салона и спальни. Лозунг освоения Мариинкой компьютерного уровня этой хореографии, похоже, только лишь лозунг. Никогда не поверю, что отяжелевший малоподвижный корпус воспроизводит именно форсайтовскую хореографию или забитую в классический корсет спину держит гибкий, как хлыст, позвоночник. Тут Мариинка подставила сама себя, показав в гала форсайтовского танцовщика и репетитора Ноа Д. Гелбера. Его умение двигаться объяснило, почему Форсайт – это танец, а не набор гимнастических упражнений.
В «Reverence» достаточно отчетлива классическая лексика и приглушена техногенная острота. Этот компромисс тоже логичнее смотрелся бы в репетиционном зале, а не на большой сцене. Баланчин не боялся на сцене света. Форсайту и Доусону он не нужен, опасен. «В темноте все кошки серы»: здесь на равных гимнастка-«современница», прима-балерина и артист кордебалета. К тому же этот репертуар ведет к смене школы. Никак не обретающие петербургский академизм персонажи приживаются в таких постановках: есть сила и техника, но не важна школа и артистизм заменен уверенным пребыванием на сцене. Может, потому на групповом фото главного бенефицианта фестиваля – кордебалета на программках и буклете фестиваля оказалось немало солистов разного ранга. Но если даже биографию своего руководителя балета на официальном сайте театра разбавляют фрагментами чужой┘
Бенефисы оказались самой роскошной частью фестиваля. Хотя, если бы Диана Вишнева настойчиво не добивалась творческого вечера, неизвестно, пришла бы идея бенефисов в голову организаторам фестиваля. Но с обоснованием идеи в Мариинке, как всегда, проблемы. Бенефис как традиция императорского театра – не только возможность выступить герою по полной нагрузке. Это еще бескорыстное участие коллег по театральному цеху – выручка шла в пользу бенефицианта и становилась, кстати, мерилом его популярности.
Самым удачным получился вечер Вишневой, может, потому, что это третья попытка. Или потому, что она единственная, кто способен на такой силовой изматывающий комплекс. Балерина показала, как может оставаться одна в самом населенном спектакле, работать в дуэте и «завести» весь спектакль. «Тени» были как медитация вопреки привходящим раздражающим обстоятельствам – так было в ее первой «Баядерке», когда она под прицелом откровенно недоброжелательных взглядов танцевала почти напоказ, как «нате!», отвоевывая свое право на эту роль. Перенесенный для нее номер Петра Зуски «Приливы» хорош разве что удивительно идущими Вишневой свободным платьем и прической с косой. Спасла жгучая графика в дуэте из «Вишен» Форсайта. И увенчали вечер коронные «Рубины», о которых даже не требуется объяснять, насколько они феноменальны у Вишневой в дуэте с Андрианом Фадеевым.
С Дарьей Павленко все не просто: кажется, что она все получает авансом, и звание примы-балерины, и нынешний бенефис. Павленко любят, как любят свои надежды – не важно, что несбывшиеся. Потому что девятый сезон на сцене – это уже почти половина пути, и смешно все еще подавать надежды. Когда-то, еще в школе, она танцевала в розовом вальсе «Щелкунчика», и тесемка пуанта развязалась. Так и дотанцевала. Вся карьера у нее так: что-то мешает – но это скорее собственная вина, чем привходящие обстоятельства. В классике ей не хватает то чистоты, то собранности. Зато Павленко политкорректная балерина. Танцует все, что в фаворе у руководства, собственных пристрастий не имеет. Размазанная графика «Стептекста» как нагружена усталостью. «Вальс» Баланчина с однообразной приклеившейся к лицу улыбкой и удивительно неловкой прической – откровенным шиньоном и словно подбритым лбом. Зато в программе был эксклюзив – специально по случаю поставленный «Дафнис и Хлоя» Кирилла Симонова. Симонов когда-то, еще до «Шемякунчика», сочинил для Павленко красивое «Утро Жар-птицы». Теперь – команду ватерполистов, выброшенную на сушу. Итог: полупустой зал, слегка заполненный забежавшими посочувствовать коллегами, и совсем пустые VIP-ложи.
Об Ульяне Лопаткиной даже неловко говорить, что бенефис прошел на ура. Хотя именно ей сложно пребывать вне спектакля – получается что-то вроде обрывков письма Татьяны. Но все равно здесь бесполезно караулить, когда Акела промахнется. В «Раймонде» была статусная примадонна (хотя не слишком отработаны нюансы и позировки). В «Легенде» отошла чуть в сторону, показав кордебалет. В «Бриллиантах» сверкала абсолютом не баланчинского – петербургского стиля. А на гала Лопаткина выполняла обещания, не сдержанные театром: только она с Ильей Кузнецовым танцевала «В ночи», сыграв женщину, которая не боится остаться одна и не боится вернуться.
После выступлений примадонн на бенефисе кордебалета решили доказать, что могут отоварить любые партии кордебалетными артистами. В «Тенях» Алина Сомова демонстрировала великолепные данные, отсутствие выучки и силы, усердно задирала ноги и изображала артистизм круглым открытым ротиком. Дмитрий Симеонов, хотя называется солистом, долго не появлялся на сцене. И отсутствие практики ощутимо. Лучше всего прошла «Весна священная», хотя уже несколько культивированная. А «Этюды» – очередная самоподстава: немного тех, кто соблюдает канонические позиции и правильно выполняет азбучные па классической грамоты, зато много нефактурных артистов. Из двух солистов один запинался, другой не страдал академизмом. А для поддержания парижской этуали вместо двух запланированных хореографом потребовался третий партнер. Аньес Летестю оттанцевала все положенное грамотно – но не без огрехов.
Самый большой спектакль с гастролерами – «Дон Кихот» Алины Кожокару и Йохана Кобборга – сверкал феноменальной слаженностью дуэта, четкостью и добротностью (если не всегда абсолютным академизмом) танца и каким-то доброжелательным обаянием. По одному гастролеру досталось «Манон» и «Жизели». Николай Цискаридзе жаждал включить в свой послужной список партию де Грие. К фестивальному выступлению три недели готовила его Ирма Ниорадзе. Даже странно, что в результате никакого дуэта, каждый сам за себя. И в танце ничего яркого – размазанная по тарелке хореография. Де Грие отличался почти девичьей – ну, скажем, девственной стеснительностью. Лишь в сцене с Леско сыграл потрясение неожиданным предательством. Ирма Ниорадзе играла и танцевала лучше, чем ожидалось. Но ожидалось от нее немного: партия не ее технически и тем более актерски. Светлана Лунькина станцевала свою фирменную «Жизель». То, что она стильная и легкая, невероятно летучая. – общеизвестно. Но и в сцене сумасшествия она была уникальна: Жизель на глазах старела и высыхала, вдруг вылезли узлы локтей, скулы и ключицы. Только вот с Альбертом не повезло: срочно рекрутированный Антон Корсаков – пожизненный школьник, недоучивший урок.
Остальные гастролеры отмеривались по одному номеру или одноактовке. Роберто Болле в «Аполлоне» был неплох – не более, массивный и самодовольно-скучающий. Свои «Четыре темперамента» смотрелись интереснее (вероятно, в преддверии показа на «Маске»), хотя исполнители не первого плана. В гала Светлана Захарова и Андрей Уваров показали далеко не лучшее в своем репертуаре – па-де-де из «Дон Кихота» (кстати, в качестве образца хореографии ХХ века весьма сомнительное). Лоран Илер в «Греческой сюите» Бежара вызвал ностальгию по белым ночам 1987 года. Из своих на гала выпустили в технично-легком па-де-де Баланчина-Чайковского едва справляющихся с хореографией артистов. А в «Балле Империал» блистали Виктория Терешкина и несколько сдавший Игорь Зеленский.
═
Санкт-Петербург
