Майя Крылова Чтобы оценить балет Бориса Эйфмана, не надо читать роман Толстого. Гораздо полезнее начитаться дамских романов, из тех, что подробно описывают сексуальные переживания героев («она посмотрела на него, и по ее телу пробежала дрожь»). И рекламировать спектакль нужно, как в старой байке про продажу книги «Анна Каренина»: при анонсе «роман великого писателя» книга расходилась плохо, а когда продавец начал кричать «Великосветский адюльтер аристократки с офицером!», опус раскупали, как пирожки.
Впрочем, Эйфман примерно так и сделал. Перед премьерой он раздавал интервью, рассказывая, что главная цель его работы – исследование психоэротических импульсов героини. Были, конечно, и другие слова, положенные серьезному хореографу-мыслителю, каковым Эйфман себя позиционирует, – о «трагической несвободе женщины от чувственных отношений». Это выводило замысел к толстовской психологии романа. Но, судя по результату, все такое осталось на бумаге. На практике балет поставлен о нимфоманке и наркоманке Карениной, даме патологической сексуальности с давно разрушенными нервами. Эта женщина долго не колеблется, решая дилемму между страстью и долгом. Все проходит быстро и четко. Длинноногая, длиннорукая, худая и неврастеничная Анна (Мария Абашова) ощутила зов тела на балу, полюбовалась на мужские фигуры в обтягивающих галифе на скачках, поворочалась от неутоленной страсти на большой кровати. Затем бурно переспала с Вронским (юный, кудрявый и наивный Юрий Смекалов, отчаянно изображающий бывалого в любви самца), надрывно плюнула на страдания мужа (Альберт Галичанин), по воле Эйфмана похожего на святого мученика, и истерично завязла в презрении светского общества вкупе с алкоголизмом. Погрязнув на этой почве в оргиастических видениях фигур в трико телесного цвета, оказалась под паровозом, эффектно составленным из кордебалета и метаний театральных софитов. Ну просто сюжет для телесериала из жизни новых русских, а не русская классика, в которой глупые герои, не знавшие современной свободы нравов в эпоху после сексуальной революции, зачем-то мучались совестью и терзались чувством греха.
До большой смерти Каренина испытывает смерть маленькую («маленькой смертью» французы называют оргазм). Зная другие творения Эйфмана, можно было бы ожидать нечто похожее на балет «Русский Гамлет», в котором танцы императрицы Екатерины Второй с Фаворитом строились на движении «голова в промежности», а императорский трон смахивал на гинекологическое кресло. В новом спектакле хореограф не стал столь наглядно изображать утехи: нельзя снова дать критикам повод для обвинений в вульгарности. Главный танцевальный ход Эйфмана в «Анне Карениной» – всевозможные акробатические поддержки. Бурно живописуя порок, хореограф применяет их множество – и «врастопырку» ногами вверх, и «винтом», и в виде «тодеса» из фигурного катания, и шпагат в повороте на вытянутых руках со швырянием на пол.
Впрочем, похожие па делают в балете многие: и по-змеиному вытягивающие головы лицемерные аристократы, и выморочные персонажи венецианского карнавала (читай – тот же высший свет, только в масках, скрывающих истинные лица). По-иному двигаются танцовщики в черных кожанках и кепках, в корчах окружающие Анну в первом акте (надо полагать, собирательный образ Станционного Мужика), пьяные офицеры, скачущие на стульях со стаканами в руках, да группа, изображающая паровоз в финале. Ну да, у паровоза другие задачи – навеять образ пыхтящей трубы и крутящихся колес. И вызвать восхищение режиссерским лейтмотивом: именно в паровозик играет в начале балета маленький сын Карениной.
Не надо долго думать, чтобы поставить «Анну Каренину» на нарезку из Чайковского (хотя не каждый услышит в звуках симфонической баллады «Воевода» или в «Манфреде» психоэротические импульсы). Но надо иметь очень большую смелость, чтобы начать спектакль со струнной «Серенады», во всем мире ассоциирующейся со знаменитым балетом Джорджа Баланчина. Там, где Баланчин услышал утонченный лиризм, Эйфман кладет жирные плотные краски. И добивается своего: сексуальная целенаправленность героини вызвала сочувствие публики. Аплодисменты звучали громко. И на премьерный банкет в ресторане «Палкин» Борис Яковлевич отправился с легким сердцем.
Санкт-Петербург–Москва
