'Это Додин или не Додин?' – так и хочется спросить после очередной премьеры в его театре.
Фото Михаила Гутермана
Петербургский Малый драматический театр – театр Европы не балует своих поклонников частыми премьерами, но зато каждая из них на вес золота: ожидаешь ее, затаив дыхание и с трепетом в сердце. Если вдруг ожидания не оправдываются, то чувствуешь себя как ребенок, которого лишили сладкого. Спрашивается: за что так обидели? Лично я шла в театр, а попала на показ женской одежды от Ирины Цветковой. Собственно говоря, если бы я захотела выбрать себе костюмчик или платьишко, то зашла бы в Модный дом Парфеновой или там Котеговой, да мало ли знаменитых модельеров в модном по нынешним временам городе Питере.
Честно говоря, эта странная театральная тенденция уже давно просто бросается в глаза: приходишь в театр насладиться уникальным театральным зрелищем, а тебе тычут в нос, скажем, ювелирными изделиями или симпатичными платьишками. Слов нет, дело хорошее, да и вещи красивые, вот только в поисках этих изящных вещичек, как правило, приходят в ювелирные магазины или в модные дома, а не в театральные залы. А сюда, в театр, вроде бы всегда ходили в поисках театральной радости, вещи такой зыбкой и эфемерной, на профессиональной режиссуре и хорошей актерской игре замешенной, до сего времени свойственной именно театру Додина более, чем какому-либо другому петербургскому театру.
Сюжет малоизвестной ранней комедии Островского-Невежина под неброским названием «Блажь» «экономически» каноничен: юношу с психологией законченного альфонса – что, кстати, часто встречается и у позднего Островского, наверное, типаж этот был хорошо ему знаком, – у одинокой вдовы «перекупает» дама постарше. Хотя на протяжении всего действия актрисы ведут себя целомудренно, временами демонстрируя лишь прелестное нижнее женское белье разного кроя, но тем не менее от спектакля этого остается какое-то гадливое чувство. Видно, поставивший его режиссер Игорь Коняев имеет о природе человеческих отношений свои представления, явно далекие от романтических. Замечу лишь, что любовные чувства имеют в этом спектакле разные выражения – от бриллиантового колье до нелепой постельной сцены, но любви здесь не транслирует никто и ничто. Только душевную скупость, смешное притворство и странную суету. Не ту, что суета сует, а какую-то лишенную смысла и цели «тусовочную» мельтешню.
В финале спектакля, честно говоря, вдруг подумалось, а вдруг это мистификация: не пьеса Островского-Невежина, а какая-нибудь стильная современная «под старину», не театр Додина, а провинциальная антреприза, да и актеры ли это... Но актеры на сцене были те самые, додинские, узнаваемые с первого взгляда – Акимова, Рассказова, Никифорова, Ростовский, Мучеников, – какие узнаваемые типажи, какие изумительные характеры, какие точные жизненные подробности могут они придумывать! Если захотят, конечно. А здесь – не захотели или не смогли, а может, просто с режиссером не нашли общего языка, но все происходящее на сцене выглядело пошленьким водевильчиком в антураже цветочной оранжереи от художника Порай-Кошица. Что касается юной поросли актерских дарований додинского театра, то ни вымученный в крик темперамент, ни бьющая через край энергия или ее отсутствие, ни самоуверенность молодости не заменят того высшего класса сценической школы, который дается годами сценического опыта и такой простой, но незаменимой на сцене составляющей, как актерский талант. Если его нет в природной сущности, то ничто заменить его не в состоянии, и любой выход на сцену откровенно это всем демонстрирует.
В заключение скажу, что платья от Цветковой публика в театральном зале обсуждала долго, горячо и заинтересованно, видно было по всему, что если что подобное увидят в магазине, то купят обязательно, ведь такое же было на актрисе в театре. А вот про спектакль я почему-то не услышала ни слова. Вот такова по нынешним временам волшебная сила искусства моды.
Санкт-Петербург