Сначала смерть, потом веселье

Из собственной биографии Ролан Пети давно сотворил роман, который он с огромным удовольствием перечитывает и пересказывает. Жанр романа – авантюрно-приключенческий, его герои – знаменитые персоны двадцатого века, а в финале стоит жирное многоточие: в свои восемьдесят два года знаменитый французский хореограф полон сил, перманентно горит эмоциями, а на сцене вообще скачет козликом.

Идея спектакля, в которой постановщик рассказывает о своих балетах, иллюстрируя слово фрагментами спектаклей, родилась при чаепитии с послом Франции в Японии. Заслушавшись историй типа «Гуляли мы однажды с Сименоном» или «Захожу я как-то к Пикассо», посол воскликнул: «Это на сцену надо». Так родился спектакль «Ролан Пети рассказывает», с успехом прокатанный во Франции, а теперь показанный на Новой сцене Большого театра.

Выйдя на сцену в кроссовках и черной спортивной куртке, Пети сразу дал понять, что никаких «цирлих-манирлих» не будет, а будет непринужденный по форме, но вполне выверенный по воздействию на публику рассказ в стиле «взгляд и нечто». По ходу дела Пети заговаривал с опоздавшими зрителями, вносил на сцену стулья, нужные для балетных мизансцен, мурлыкал под нос мелодии и спрашивал сам себя «А где тут середина? Мне надо стоять на середине» – в общем, «вкусно» играл роль «своего парня». Правда, балеты, о которых он жизнерадостно говорил вначале, не настраивали на веселье. Персонажа раннего спектакля «Рандеву» убивала уличная девка, чикнув юношу по горлу его же собственной бритвой. Во фрагменте самого знаменитого опуса Пети, «Юноша и смерть», парень перед самоубийством, опрокидывая стол и стулья, метался по комнате в парижской мансарде. Нарочито претенциозный герой балета «Пруст» вампиром высасывал жизненные силы из своей возлюбленной, изматывая ее в извилистых поддержках. Кармен из одноименного балета... ну, вы знаете, чем там дело кончилось (показали кинофрагмент, где Кармен – любимая жена Пети, уникальная балерина-полистилистка Зизи Жанмер, одинаково успешно танцующая на пуантах в классике и на высоченных каблуках в мюзиклах).

Покончив с трагедией, Пети перешел к позитиву. На экране мелькали лица его друзей – Жана Кокто, Фреда Астера, Рудольфа Нуреева и Чарли Чаплина. Пети рассказывал, как встретился с Мэрилин Монро в Голливуде («Она протянула мне руку для поцелуя, я ее пожал. «Как, разве не все французы целуют руки женщинам?» – удивилась Мерилин»). Веселил публику эпизодом из балета по мотивам чаплинских фильмов (танец с булочками из «Золотой лихорадки», только вместо булочек – пуанты, надетые на руки). Делился воспоминаниями о советском министре культуры Фурцевой, запретившей к показу в СССР балет «Маяковский», за который во Франции Пети обвинили в пропаганде коммунизма. Вспоминал, как ставил балет на музыку «Пинк Флойда» («дочь принесла кассету и сказала: «Папа, послушай, они очень знамениты»). Вовсю хвалил своих артистов – и прежних, от Барышникова до труппы Марсельского балета, которой Пети руководил 26 лет, и нынешних, участников гастролей – великолепную приму мирового балета Лючию Лакарра, танцевавшую и в «Прусте», и в «Рандеву», и в «Дюке Эллингтоне», и в постановке про легендарную балерину Анну Павлову. Солистов ГАБТа Николая Цискаридзе и Илзе Лиепу (фрагмент «Пиковой дамы») хореограф вознес до небес. Кстати, он стал первым иностранцем, которому присудили Госпремию РФ – именно за «Пиковую даму».

...У балетов Пети причудливая судьба – они и старомодны, и актуальны. В его спектаклях крутят пируэты и курят одновременно, спортивную гимнастику используют для усиления драматизма, а экзистенциальное смятение выражают в утонченных классических па. Всю жизнь прохладно относясь к модерн-дансу, Пети вовсе не хотел быть пассеистом. Наоборот, он всегда хотел бежать в ногу со временем. Во многих из его 150 балетов это удавалось.

Отец будущего хореографа не хотел, чтобы Ролан учился танцу – не мужское это дело. Но сын настаивал, и предок сдался: «Только чтобы в опере ты был в тройке лучших». В общем, сын парижского владельца кафе оправдал ожидания папы. Может быть, потому, что он умеет превратить театр в жизнь, а жизнь – в театр.