Без посредников

«Филоктет» в постановке Николая Рощина – вероятно, последняя «античная» премьера Центра имени Мейерхольда. Рощин «закрыл тему»: премьера его спектакля состоялась за неделю до официального объявления об окончании двухлетней античной программы. За это время, помимо какого-то внутреннего «копошения» и попыток разобраться в жизнеспособности старинного театра, вышло, кажется, три спектакля – «Персы», «Эдип» и нынешний, «заключительный», «Филоктет». Режиссеры – разные, актеры – воспитанники магистратуры, основанной худруком Мейерхольдовского центра Валерием Фокиным.

Надо признаться: наши знания об античном театре невелики. Чтение Эсхила и Еврипида в этом смысле мало что дает. Скорее уж: «Я не увижу знаменитой «Федры» в старинном многоярусном театре┘» Или – его же, Мандельштама: «И море, и Гомер, все движется любовью┘» Или не Мандельштама, а кого-то еще, из младших или старших его современников – посредников в наших «разговорах» с античными героями, переводчиков старинных историй на понятный, новый лад. В их изложении ахейские мужи становятся как-то разумнее и понятнее, так как подчинены европейскому рационализму нового времени.

Рощин, известный своими опытами постижения и понимания средневековой «природы», и античного Софокла пытается разобрать и понять через известные ему слагаемые. Не через возрожденческих титанов, восхищавшихся античным величием, а через тех, кто к античной поэзии и античному размаху, казалось, был равнодушен. Это посредничество можно понять и как нежелание языком Софокла говорить «про сегодня» – про власть, например, про войну и ее бессмысленность, чем, случалось, баловались другие режиссеры, актуализируя древнегреческие тексты.

Выбирая далеких посредников, Рощин тем самым сигнализирует: не про нас разговор, а про них. Про далеких, не близких.

Как и два других античных опыта, спектакль Рощина походит скорее на этюд. И длится, как этюд, – час с копейками. Опыт погружения. Опыт отчуждения.

Первый показ спектакля состоялся летом на античном стадионе в греческих Дельфах, на фестивале, посвященном 2500-летию Софокла. Под мерные удары барабана (в спектакле за ударные отвечают сразу и Одиссей – Иван Волков, и Геракл – кореец Чо Ха Сок) медленно и издалека шли актеры – как будто из 2500-летнего далека. В условиях сцены Центра имени Мейерхольда этот фокус повторить не удалось. Но «шаги издалека» – не единственный эффект «Филоктета».

Измазанные белой и коричневой глиной, актеры похожи на восставших из небытия. Живописные раны, оставленные далекими войнами, украшают тела. Удаленность во времени не становится анестетиком, потому обо всем, что случилось, мойры и хор и сам Филоктет (Дмитрий Волков) кричат что есть мочи. Правильнее, наверное, сказать – вопиют.

Раздвигание пределов – вероятно, главное открытие античных уроков. Пределов языка: в программке значится только один переводчик, Сергей Шервинский, но в спектакле звучат еще два перевода этой, кажется, не самой канонической античной трагедии – на английский (в исполнении канадца Майкла Уайтона) и корейский (уже упомянутый Чо Ха Сок). Границы «жанра»: ритм задают ударные, первый глухой и гулкий удар раздается во мраке, из которого, как из небытия, рождается первый стих. Музыка барабанов – пожалуй, самая подходящая для рождения трагедии: так судьба стучится в дверь┘

Актеры кричат, сотрясая нутро. Но напряжение их мускулов и настоящие физические муки, которым они себя подвергают, кажутся необходимыми и оправданными, поскольку речь – о титанах и героях. Ну, разве Филоктету годится обыкновенный лук, – нет, лук станет его крестом. Как у нас говорится – неси свой крест и веруй. Огромный, страшный, ощетинившийся стрелами, пристегивающийся к израненной спине наподобие дельтаплана, который может долететь до самого Аида┘

Трудно сказать, в какой мере «Филоктет» Николая Рощина приближается к античному канону и понравился ли бы его спектакль Софоклу, юбилею которого посвящен, тем более – греческим богам. «Филоктет» странным образом вызывает доверие органичностью игры «на пределе», и – опять-таки, как ни странно, – подкреплен и оправдан предыдущими опытами режиссера: «Пчеловодами» и даже гоцциевским «Королем-оленем», где, как теперь понимаешь, правил не сказочный гений, а античный рок.