Павел Голубев
В своем творчестве Дмитрий Гутов особенно любит мух, лягушек и машины.
Фото предоставлено галереей «Fine Art»
Были бы Дмитрий Гутов и Константин Бохоров последовательными марксистами 30–40 лет назад – большой вопрос. История искусства знает все же сравнительно немного contemporary-художников, активно поддерживавших существующий режим, при котором им довелось жить. Протест, как известно, подчас значит очень много для творческого человека, особенно если этот человек не кто-нибудь, а представитель актуального искусства. Однако есть ли смысл в протесте, когда «твоя» идеология является официальной? Художник-марксист в СССР – верх конформизма (не станем принимать во внимание первые годы советской власти), зато сегодня, наоборот, – в самый раз. В современной России ультралевая мысль, в общем, пока не прижилась, зато марксизм, преимущественно ревизованный, пусть и не цветет буйным цветом, но еще относительно боек.
«Реанимировать» самого Маркса не имеет особого смысла – он давно занял видное место в постклассической философии. Эстетические взгляды Ленина сомнительны. Вроде бы заслуживающих внимания крупных фигур больше нет. Но можно копнуть немного вглубь: Бохоров и Гутов вместе создали «Институт Михаила Лифшица», активно пропагандирующий взгляды последнего. Лифшиц – персона крайне неоднозначная: например, именно он настоял на публикации в «Новом мире» солженицынского «Одного дня Ивана Денисовича». Правда, с другой стороны, от него же крепко досталось всему западному современному искусству: куда там хлипким мелкобуржуазным интеллектуалам, когда в бой вступает настоящая марксистская критика!
Говоря о «Разговоре о неясных путях кисти», Гутов и Бохоров утверждали, что дух Лифшица неким образом присутствует в представленных на выставке картинах, хотя его фигура не возникает на полотнах, да и вообще в проекте не видна. Плюс живопись все-таки далека от проповедовавшегося Лифшицем идеала. Идея организовать совместную выставку исходила от самих художников – они давно знакомы друг с другом и мыслят примерно в одном русле, что не подразумевает абсолютно идентичной манеры письма и впечатления «одинаковости» работ. Вероятно, в названии выставки «разговор» – это указание на ведущийся между художниками диалог, тогда как «неясные пути кисти» – ссылка на его отправную точку и, возможно, даже результат. Бохоров и Гутов представили разный материал, однако экспозиция в «Fine Art» – отнюдь не две выставки в одной галерее: пусть, образно выражаясь, выстрелы первого – настоящая автоматная очередь, а в активе второго – скорее серия в какой-то степени разрозненных, но не менее точных, залпов.
Константин Бохоров пишет чужие перформансы. Это не просто своеобразная постдокументация, переведенная на холст, а скорее явное или неявное проникновение самого художника в их пространство и его, пространства, последующие изменения. Перформансы подобраны острые, в них чувствуется надрыв. Например, американец Джим Дайн, облаченный в красный балахон, с руками и лицом, выкрашенными в красный цвет, пил из банки красную краску, пока писал на большом холсте рядом «Я люблю то, что я есть», потом, вылив остатки себе на голову, он, прорвав холст, прошел сквозь него и скрылся в темноте. Драматичность перформансов накладывается на восприятие самого художника, отчего создается ощущение определенной «травматичности». По словам Гутова, Бохоров «аффектирует травму от опыта взаимодействия с искусством «подавления сознательности сознания», которым является модернизм».
Сам Дмитрий Гутов уделяет особое внимание мухам, лягушкам и спортивным автомобилям, исходя из чего можно предположить, что картины писались летом – яркие цвета (следует отметить, характерные для этого художника) только подтверждают догадку. Кроме того, Гутов продолжает очень интересную серию полотен – симуляций обложек книг в режиме «холст/масло». На сей раз ему попались под руку Шеллинг и Спиноза. И именно кисти Гутова принадлежит «Бетховен» – наверное, самая удачная работа всего «Разговора┘».
