Майя Крылова Мюзикл «Ромео и Джульетта» не надо сравнивать с Шекспиром. Ни в коем случае. Себе дороже выйдет. Обозреватель «НГ» уверен, что разношерстная публика, заполнившая Театр оперетты в начале нового сезона показа «Ромео», хорошо понимала, зачем она пришла. Мюзикл по разным причинам жаждали посмотреть и подростки, фанатеющие от попсовых мелодий и ладных личиком певцов, и вальяжные личности не без признаков финансового преуспевания. Тинейджеры, особенно женского пола, мечтали в энный раз побыть с поющими кумирами, а московский бомонд пришел посмотреть на Николая Цискаридзе. Премьер Большого театра в мюзикле – это, кажется, впервые, так что в оперетту заявились еще и балетоманы, а по фойе сновали возбужденные поклонники Цискаридзе. В зале сидели известные деятели искусства вкупе с героями массмедиа, так что у зрителей была возможность вволю поглазеть на кумиров, кому на кого хотелось: на Владимира Винокура, на Оксану Пушкину с ее «женским взглядом», на чемпионку-фигуристку Марию Бутырскую, вручившую Цискаридзе огромный букет цветов, на ведущую Первого канала Екатерину Андрееву. Можно было заглядеться на Олега Янковского, раскланивающегося с Эльдаром Рязановым. Впрочем, с гораздо большим обожанием поклонники рассматривали Аркадия Укупника и Игоря Крутого.
Цискаридзе давно собирался поучаствовать в мюзикле, да все что-то мешало – то занятость в Большом театре, то серьезная травма. Когда танцовщик пошел на поправку, проект «Ромео» обрел реальные очертания: до полного заживления ноги Принцем в ГАБТе не попрыгаешь, а длить творческий простой неохота. Так в списке ролей у Цискаридзе возникла Смерть – сквозной персонаж спектакля, не поющий, целиком решенный в пластике, белым призраком мелькающий между Монтекки в синем и Капулетти в красном. Дело в принципе хорошее – танцовщик расширил репертуар и показал, что не чужд поискам. Заодно ногу проверил. Так и было объявлено после спектакля: вы, дорогие зрители, на сцене бывшего филиала Большого театра увидели генеральную репетицию возвращения артиста в родной дом.
Цискаридзе в роли судьбы и рока решительно взмахивал черной, с искусственной проседью, гривой волос (говорят, специально отращивал для мюзикла), инфернально косил глазом из-под вороной челки, ехидно ухмылялся при виде надежд главных героев и рискованно свешивался с высокого подиума без перил, наблюдая за страстями осовремененной Вероны. Даже пару раз скрутил пируэты, что публике пришлось разглядывать изо всех глазных сил: софитов для персонажа Цискаридзе осветители явно пожалели, и Смерть вынужденно бродила в потемках. В иные моменты юноша был похож на погрязшего в грехах бывшего праведника или на врубелевского Демона и часто напоминал Злого гения из «Лебединого озера» в редакции Григоровича: те же «птичьи» позы с отведенными назад руками-крыльями, те же подхватывания Ромео под микитки (эпизод из общения главного «лебединого» негодяя с двойником-Принцем). Впрочем, в текстах мюзикла такое оказалось предусмотрено: «Был ангел в белом, стал черный ворон». Среди вражды двух семейств, в спектакле названной «коварной шлюхой», интеллигентная балетная манера гостя сильно контрастировала с брутально-кожаными персонажами. Впрочем, Смерть должна кардинально отличаться от жизни.
Жаль только, что в малотанцевальной роли исполнителю такого класса практически нечего делать. Разве что красиво взмахивать рукавами и привлекать публику своим громким именем.
