Рискованный ангажемент Чехова

Александр Галибин скрестил императорский театр и современную драму.
Фото ИТАР-ТАСС

«Ангажемент», первая постановка Александра Галибина в статусе главного режиссера Александринского театра, – проект скорее рискованный и экспериментальный, чем рассчитанный на успех у широкой публики.

Галибин составил композицию из фрагментов пьесы современного автора Юрия Князева «Динамо» и фрагментов «Чайки» Чехова. Собственная логика и конструкция обеих драм намеренно разрушена. Связи внутри новой композиции выстраиваются не повествовательные, не сюжетные, а сценические. Нам показывают, как одна реальность превращается в другую – современная в чеховскую, обыденная в театральную. И обратно – в современную, обыденную. Пьеса про актеров в маленьком сегодняшнем городе приобрела второй план – их театр, и третий – их воображение. Спектакль развивается не по горизонтали сюжета, а по вертикали смысла.

И у Чехова, и у Князева персонажи – люди, играющие на сцене и в жизни. Галибин и артисты Александринского театра обратили внимание на то, что не одни актеры, а, скажем, и литераторы в «Чайке», и Треплев, и Тригорин, – это люди, насквозь театром пропитавшиеся, не от мира сего. Они, как и Заречная, как персонажи князевской пьесы, стремятся отсюда, от шкафов, кроватей, столов, от банальных ситуаций и отношений – в другое время, к другой манере речи, к новым успехам и ощущениям, к другому способу выражения чувств. Попав из наших дней в «жизненный» план «Чайки», получив в компанию Дорна, Аркадину и Сорина, персонажи стремятся выбраться еще дальше – на сцену, в другой сюжет, к театральным ролям, в треплевскую мистическую пьесу, на гастроли.

В режиссуре Галибина и в сценографии Александра Орлова один за другим открываются несколько планов пространства, за раздвинувшимся занавесом оказывается другой занавес. За современным интерьером – усадьба из «Чайки» с огромным озером, мостки-помост, а там летний театрик, сцена. Персонажи появляются из зрительного зала Александринского театра, действуют на многообразных игровых точках и подмостках в сопровождении живой музыки сценического оркестра, в конце концов исчезают за кулисами треплевского островка-театрика-беседки, где начинается дорога в другие города, к новым ангажементам и разочарованиям. Романтическая конструкция метаморфоз рассчитана с математической точностью.

По ходу действия умножается и комплект персонажей, и набор ситуаций. Появление случайного гостя (бывшего одноклассника) используется современными актерами как начало сценария, ведущего к импровизациям на темы любовного многоугольника «Чайки». Житейские события профессионалы разыгрывают как мелодраму или балаган, лица «внесценические» использованы как объекты для домашнего хеппенинга. Эти безнадежно «реальные» гости напоминают типичные маски хорошо сделанной пьесы, но они замкнуты на просцениуме современности, пространство колдовского озера для них закрыто. Они, как будто следуя треплевской реплике, «пошло» пьют, любят, носят пиджаки, и этот театр повседневности по-своему комичен и ужасен. В пределах треплевского театра обитают Аркадина, Тригорин, Дорн, Сорин, по стилю своего существования принадлежащие «академической» сцене (артист Сергей Еликов обнаружил в возвышенно влюбленном и страдающем Тригорине не кабинетного отшельника-прозаика, а драматурга, который мыслит исключительно театральными категориями и втайне разыгрывает свои пьесы за всех персонажей).

Только двоим, только актерам разрешено пересекать границу реальностей и времен. Чем больше они отдаляются от просцениума современности, от бытовой определенности, тем больше драм, комедий и фарсов проявляется в одном простом сюжете. Алексей Девотченко (актер Филипп) – очень интересная интерпретация Треплева, архетип авангардиста: агрессивный, ревнивый к чужому театру, играющий с самим собой, марионеточный трагик. Выходя из пространства «Чайки» и возвращаясь в него, Девотченко приоткрывает «кухню» превращений: актер–персонаж–роль–образ.

Галибин разрушил арифметику пьесы Князева, подчинил ее чеховской теории относительности, нашел такой масштаб театральности, который позволил почти невозможное: заполнить ампирные высоты императорского театра нервной энергией современной драмы.