Екатерина Барабаш
Этот испанец из Голливуда не переносит желтую прессу.
Фото Reuters
Герой-мачо в кино, в жизни Антонио Бандерас давно перестал придерживаться этого имиджа. Он вообще из тех актеров, которые легко выходят из роли, не позволяя публике отождествлять себя с сыгранными персонажами. Роковой сердцеед на экране – и примерный семьянин в жизни; несгибаемый мачо в кино – и смешливый в разговоре; уверенный красавец в фильмах – и очень спокойный, в мягком пуловере, с мягкими манерами, просто симпатичный человек. Неужели «Маска Зорро», «Интервью с вампиром» – это все он? Кажется, ему гораздо больше подходит Кот в сапогах, которого он озвучил в «Шреке-2» и с которым приехал в Канны, – мягкий, как плюшевая игрушка, но заводной и упрямый, когда того потребуют обстоятельства. Впрочем, сейчас и не сразу вспомнишь, что известность ему принесла роль молодого, слегка закомплексованного, аккуратно стриженного интеллигента в очках из «Женщин на грани нервного срыва» Педро Альмодовара. Фильм, с которым он впервые попал в Голливуд, – картина была номинирована на «Оскар» как лучший иностранный фильм. Личная жизнь Бандераса, кажется, известна всем. Он женат на одной из самых талантливых актрис Америки Мелани Гриффит, у них общая дочь Эстелла и двое усыновленных Бандерасом детей от первого брака Мелани.
═
– Вас как называть – сеньор Бандерас или мистер Бандерас?
═
– Давайте, чтобы не ударяться в долгие разговоры, кто я больше – испанец или уже американец, давайте здесь мы все будем мадам и месье.
═
– Месье Бандерас, что это вы вдруг согласились озвучивать мультик? Да еще кота.
═
– Мультики тоже разные бывают. Я ведь и в художественном фильме далеко не в каждом снимаюсь. А «Шрек» – это мультфильм «от кутюр», это высокий класс. А в какой я там компании – Кэмерон Диас, Эдди Мерфи, Руперт Эверетт, Майк Майерс, Ларри Кинг! Только мечтать можно. А там, где Эдди, вообще трудно работать – слишком весело.
═
– Вот так скоро вас и будут узнавать: «А, Бандерас, это который кота озвучил, а Мерфи – это тот, который озвучил осла». Не боитесь?
═
– Я давно уже никого и ничего не боюсь, кроме своей дочки. Она иногда со мной строгая бывает. Но это потому, что я ее всю жизнь балую, она с раннего детства знала, что у папы все можно выпросить. Вот у мамы – сложнее. Эстелла у меня все-таки первый ребенок, у Мелани уже был опыт, как детей усмирять. А у меня – нет. Поэтому я ее до сих пор побаиваюсь. А насчет того, должен ли я бояться, что нас компьютеры вытеснят, – да никогда, ни за что. Помните, что все кричали, когда появилось телевидение?
═
– Нет, меня тогда еще не было.
═
– Да и меня тоже, это я так. Все же рыдали, что кино умрет. И что, где похороны? Интернет появился – тоже стоны пошли, что читать перестанут, в кино ходить перестанут и прочее. Не надо ничего бояться, только гнилое отпадает.
═
– У меня не очень тренированное ухо, но, по-моему, вы наконец почти избавились от акцента.
═
– Ничего себе «почти»! Я совсем, окончательно и навсегда его забыл. Сколько я занимался – не приведи Господь. Я же понимал, что в нашем мире все очень четко и жестоко. Чуть-чуть не подходишь – выпадешь. Когда мы снимались с Томом Хэнксом в «Филадельфии», он меня все успокаивал: «Что ты нервничаешь, твой акцент – это такая экзотика, тебе его, наоборот, сохранять надо, женщины от него с ума сходят». Но я его не послушался и продолжал заниматься. Теперь совсем чисто говорю. Может, это еще потому, что я женат на американке.
═
– Какую благодатную тему вы затронули. Ваш брак с Мелани Гриффит в свое время кормил не одну сотню папарацци.
═
– Когда-то – да. Мы, конечно, сами им давали пищу, все-таки два таких темперамента. Думал, разоримся на судебных исках. Потом мы сказали: «Все. Что наше – то наше». И журналисты перестали для нас существовать. Я, разумеется, имею в виду желтую прессу, не обижайтесь. В самом начале нашей совместной жизни я дико бесился, переживал, когда всякую чушь про себя в газетах читал. А Мелани спокойно так говорила: «Привыкай, дорогой, ты попал в Голливуд, а это самый большой в мире склад грязного белья». Я тогда не верил.
═
– Теперь поверили?
═
– Лучше не будем об этом. Давайте о кино.
═
– Конечно. Вы так хорошо начинали в Испании, где такие мощные кинематографические традиции, стали актером номер один. Почему вдруг в Америку понесло? Жажда еще большей славы?
═
– В какой-то мере, конечно. Но в большей мере – стечение обстоятельств, это не так интересно. А то, что дал мне Альмодовар, я никогда не забуду. Педро – один из моих ангелов-хранителей. Когда он предложил мне роль в «Законе желания», по ходу которой я должен был целоваться с мужчиной, я думал – умру от ужаса, все представлял, что у того мужчины огромные усы. Две недели не спал. Я до этого уже у него снимался – в «Лабиринте страстей». До сих не могу понять, почему он всегда видел во мне сумасшедших геев, похитителей порнозвезд. Где он там это разглядел, я в жизни никого не похищал. Я поначалу говорил: «Этот Педро или гений, или сумасшедший».
═
– Но все-таки он потом снял вас в «Женщинах на грани нервного срыва» – тонкая, интеллигентная роль.
═
– Просветление нашло.
═
– А кто еще ваш ангел-хранитель?
═
– Еще Мелани и Франциско, мой брат. Если бы не он, не представляю даже, кем бы я сейчас был. Это он придумал, что у меня актерский дар. Я-то думаю, ему было все равно что придумывать, он просто боялся, как бы я с катушек не съехал. Мне было тогда 14 лет, я играл в футбол почти профессионально, сломал ногу. Врачи сказали – все, про футбол забудь навсегда. Я лежал в гипсе на крыше и был близок к самоубийству. А Франциско лежал рядом и что-то бубнил о том, какая хорошая драматическая студия у нас в городе открылась, надо туда записаться, все девушки будут моими, а потом я поеду в Голливуд, буду ездить на длинном белом лимузине и в меня будут влюбляться самые красивые кинозвезды. Господи, разве мне могло в голову тогда прийти, что все именно так и будет? Когда через 15 лет я снова приехал в Малагу – это наш городок, мой брат так и живет там, в той нашей маленькой квартирке, – был уже Голливуд, лимузин, девушки, только Мелани еще не было, я ему говорю: «Без тебя я бы никем не стал. Что я могу для тебя сделать?» А он отвечает: «Ничего. У меня все есть. Только обещай, что если рядом с тобой кому-нибудь станет плохо, ты его тоже будешь вот так, как я тебя, ободрять». Такая вот история.
═
– Многие знаменитые актеры жалуются, что стали заложниками своей внешности или заложниками одной роли. Вы чувствуете себя каким-нибудь заложником?
═
– Я заложник профессии. Но, конечно, многие используют и мое происхождение, и внешность, и прежние роли эксплуатируют. Но я все же снимался у Альмодовара, который сумел во мне разглядеть то, чего не разглядели другие. Или в «Филадельфии», в «Десперадо».
═
– А как вы сами оцениваете ваш первый режиссерский опыт – «Безумную в Алабаме»?
═
– Во-первых, этот фильм получил приз Европейской киноакадемии. Во-вторых, для меня было самое важное, что этот фильм я делал для Мелани. Это был мой ей подарок, и она там великолепно сыграла. Впрочем, она везде хорошо играет.
═
– Когда вы играете крутых героев вроде «Маски Зорро», вы трюки сами проделываете?
═
– Ну что у вас за представления? Каждый должен заниматься своим делом. Если я свалюсь с лошади и сломаю ногу или что-нибудь расколочу – это будет стоить гораздо больше, чем взять дублера.
═
– В заключение по правилам хорошего тона полагается спросить, как вы относитесь к тому, что вас называют секс-символом.
═
– Не обижает. Даже приятно. Только это не так. Просто мне повезло, я известный, меня знают, видят, обсуждают. Вы не поверите – мне за других мужчин обидно. Я иногда иду по улице, а мимо меня идут красивые, подтянутые, спортивные. Куда лучше меня. Но они в кино не снимаются – вот и вся разница. Секс-символ – это вопрос времени. Пройдет сколько-то лет, я стану разбитым стариком с выпавшими волосами, без зубов. И кто-нибудь скажет: «Посмотрите на него, а ведь когда-то он был секс-символом».
═
Канны
