Зойкина квартира для огненного ангела

Неделя удалась на протокольно-статусные музыкальные мероприятия: в один вечер – закрытие Пасхального фестиваля с Гергиевым в Доме музыки и премьера прокофьевского «Огненного ангела» в Большом. Жаль, что узкие рамки не позволяют отдельно остановиться на еще одном событии, которое, не будучи статусным по форме, по сути более других приближалось к разгадке тайн музыки, – это вдохновенное исполнение на старинных инструментах и в аутентичном стиле «Страстей по Матфею», ставшее высшей точкой Пасхального фестиваля. Без какой бы то ни было показухи, ажитации и помпы Collegium Vocale Gent из Бельгии – оркестр и хор знаменитого Филиппа Херрвега – вознеслись к вершинам веры, духовности и красоты, напомнив о муках Христовых, принятых Спасителем во имя человечества.

В нынешнем сезоне Большой театр вольно или невольно обрек себя на соревнование с Мариинкой, выбрав в качестве премьер (не считая «Ангела», это уже свершившиеся «Макбет» Някрошюса и «Мазепа» Стуруа и ожидающийся в июне «Летучий голландец» Петера Конвичного) исключительно те названия, которые прочно ассоциируются у всех с театром Валерия Гергиева. Чего здесь больше – случайного совпадения или (под) сознательного реваншизма – вопрос к доктору Фрейду. Впрочем, после выпуска «Огненного ангела» вполне очевидно: счет опять не в пользу Первопрестольной. Какой бы перфекционистской и драматургически концентрированной ни была современная картинка (сценография Георгия Цыпина сама по себе лекарство от неуспеха и скуки), но переплюнуть энергетический напор изрядно уже постаревшего, но от этого не менее сакраментального мариинского спектакля, которым Гергиев «прорубил окно» в мир, невозможно. Там было таинство, страхи, натянутая истерическая струна пограничных психических состояний, по-брюсовски зловеще наивный мистицизм. Было магическое инобытие в виде обнаженных белых демонов. Были, наконец, личности Лейферкуса и Горчаковой, по наитию создавшей роль века, что особенно очевидно с дистанции времени. Что до московской Ренаты (совершенная для нас терра инкогнита, эмигрантка из США Оксана Кровицкая), то ее по большому счету нет – есть вяло угасающая а-ля мадам Грицацуева – нэпманша в красном и при шляпке, поющая голосом и с бескровными интонациями лирической пейзанки Микаэлы. Страстная одержимость, бесноватость и патология героини остались за скобками – впрочем, все это скорее вопросы к режиссеру.

Житейская узнаваемость пейзажа и ситуаций предельная (все эти кухонные детали и коридорные типы, железные койки, чекисты и прочее), но не утерян ли в этой правде жизни колорит символистского произведения, не заглушается ли бытом экспрессия прокофьевских интонаций? К тому же Замбелло, что естественно, смотрит на «Огненного ангела» глазами иностранки и как будто сквозь призму булгаковских «Мастера и Маргариты» и «Зойкиной квартиры», не поднимаясь однако до булгаковского же мистицизма и его философских обобщений.

Как и в «Мазепе», осталось отметить непререкаемую, но, может быть, несколько нарочитую значительность баритона-протагониста Валерия Алексеева в роли Рупрехта, с которой собственно и началась в 91-м его большая международная карьера. Не должна пройти не замеченной в музыкальной истории и дирижерская работа Александра Ведерникова. После вполне состоявшихся фиаско «Хованщины» и «Руслана» вдруг оказалось, что музыкальный руководитель Большого театра способен таки дирижировать и русской оперой.

Самое же забавное, что наиболее бесправными перед силой искусства оказались многочисленные, как всегда, иностранные зрители – они были лишены бегущей строки, так как «перевод» на табло шел с русского на русский. Впрочем, и он пригодился владеющим – подглядывать «в шпаргалку» порой было жизненно необходимо. Народ в антракте сбегал дружными рядами – но кто и где сказал, что опера нового времени утвердится в сердцах людей просто так, без боя?