Гергиев в походных условиях

Пасхальный фестиваль, преодолевая разумные рамки времени и пространства, семимильными шагами летит по России – началась Региональная программа. Подтверждая чудеса экстремальной выносливости, Гергиев и Ко за два дня успели дать четыре концерта – два симфонических и две оперы – в трех городах. Утром в Ярославле, вечером – в Костроме, на следующий день – в Нижнем, а еще на следующий в Москве грянула "Чародейка". Привыкшая к изматывающим походным условиям мариинская армия приучена держать фасон вопреки всему – несмотря на переезды и долгую дневную репетицию, вечером голоса солистов должны звучать как новенькие. Но зачем дирижеру с устойчивым мировым реноме подобное самосожжение? Вопрос, перед которым бессильна обычная диалектика.

Нижегородское предание "Чародейка" – одна из немногих опер национального передвижнического, даже "кучкистского" толка в наследии западника Чайковского, ее можно отнести к разряду эпических народно-музыкальных драм, но до "Хованщины" Мусоргского ей, конечно же, далековато, в том числе и из-за "штукарского", малоталантливого либретто Ипполита Шпажинского, переделанного им из своей псевдорусской костюмной мелодрамы. Премьерой в Мариинском театре в 1887 году дирижировал сам композитор. Увы, опера не стала частью повседневного репертуара и по сей день. Однако Гергиев давно любит эту партитуру, которая, по его мнению, таит в себе немало прекрасной и еще не оцененной музыки. Спектакль довольно часто играется в Мариинке, и, конечно, очень жаль, что Москва была вновь обречена на концертное исполнение – тем более это жаль в столь эпической опере, изобилующей массовыми жанровыми сценами и солидным выводком мелких, но весьма колоритных персонажей. А консервативному Нижнему, наверное, было жаль, что ему привезли не родную "Чародейку", а модерновую "Ариадну на Наксосе" Рихарда Штрауса, и он, наверное, не отказался бы махнуться со Златоглавой. Хочется верить, что в дальнейшем бюджет Пасхального фестиваля позволит показывать оперные спектакли в их полном сценическом виде (нашлись же в прошлый раз деньги на залитого дождем "Бориса Годунова"). И все-таки главное сожаление – о том, что Гергиев не смог собрать убедительный образцово-показательный состав, обойдясь крепкими рабочими лошадками и молодежью из Академии Мариинского театра. Кстати, купюры (например, вырезана большая сцена возвращения Княжича с охоты) – это тоже не очень похоже на стиль маэстро.

В целом исполнение наводило на мысль, что не только у нас в Большом, но и в Мариинке имеются серьезные проблемы по части сохранения повсеместно умирающих традиций Большого стиля большой русской оперы и больших русских голосов. В такой хоровой манере, такими скромными камерными голосами, со столь скверной дикцией и полным отсутствием слова, как у большинства "академистов", но при наличии известной музыкальности и владея стилем, можно петь что угодно (Шумана, Штрауса, Берга, Россини, Баха), но только не русскую классическую оперу. Для среднестатического слушателя, незнакомого с "Чародейкой", все вторые персонажи и массовые сцены слились в одну нечленораздельную кашу – впору было вешать табло с бегущей строкой. Невосполнимыми прорехами зияли шедевральные у Чайковского в портретном отношении образы беглого монаха Паисия, интригана-злопыхателя дьяка Мамырова и зловещего колдуна Кудьмы – при наличии внешней живости и даже комикования тенор Кирилл Душечкин понятия не имеет о традициях русских характерных теноров, а у талантливого и симпатичного баса Алексея Тановицкого просто кишка тонка для возрастных партий, требующих не только актерского пения, но и большей профундовости звучания. Зато более или менее убедительно выглядела на столь сером фоне обычно теряющаяся в звездных гергиевских составах Ольга Савова (Княгиня) – убеждая эмоционально и актерски. О наличии харизмы или хотя бы осмысленности можно было говорить как о редком исключении. В первую (и, наверное, единственную) очередь это певец старой школы, много лет закалявший свой профессионализм в русской провинции, Виктор Черноморцев, который ухитрился спеть и при этом относительно убедительно отыграть драматическую партию буйного самодура князя Никиты Курлятева, почти не отрываясь от пюпитра, и не по-концертному картинно "умер" на стуле. Что до гулящей бабы, кумы Настасьи-чародейки с ее русской ширью-простором, то ее просто не было – была неплохо выученная, голосистая и красивая девушка по имени Елена Ласовская. То же можно сказать и о княжиче Юрии в исполнении Августа Аммонова, которого отфутболивали один за другим все московские театры и которой так удачно вписался в мариинскую труппу, – поет он очень красиво, верхние ноты гвоздит на раз, но, как в одном известном стихотворении, "только этого мало".

Однако Гергиев есть Гергиев – это само по себе уже некий гарант, что ниже санитарной нормы не будет. Имеющие уши расслышали его послание.

И последнее. Наш хваленый патриотизм обычно не выдерживает испытания русской оперой – в антрактах публика изрядно рассасывается; так было и на январской премьере "Мазепы" в Большом театре, и сейчас в Зале Чайковского, когда к финалу зал оказался пуст на одну треть.