Борис Эйфман: «Я не проповедую, а размышляю о несовершенстве мира»

Борис Эйфман увлечен идеей строительства Дворца танца.
Фото Фреда Гринберга (НГ-фото)

-Борис Яковлевич, как вы отбирали балеты для показа в Москве? Есть ли тут какая-то смысловая трилогия?

═

– Выбор спектаклей, с нашей точки зрения, наиболее убедительно показывает уникальность нашего репертуара и универсальность наших артистов.

═

– Вы будете выступать на Новой сцене Большого театра и показывать здесь тот самый спектакль "Русский Гамлет", который вы поставили в ГАБТе при Владимире Васильеве и который быстро выпал из репертуара. Почему этот балет не прижился в Большом?

═

– Смена руководства балета сделала кратковременным сценическую судьбу "Русского Гамлета" в Большом. К сожалению, и в советское время, и теперь в российских театрах бытует практика: каждый новый руководитель балета своим первым делом видит упразднение творческого опыта предшественников. Глубоко убежден, что спектакль был с интересом принят и высокопрофессиональной труппой Большого театра, и зрителями Москвы, как и во всех странах мира, где мы его показывали.

═

– Как вы находите идеи для ваших балетов? Почему в какой-то период вас интересует Павел Первый, а в какой-то - балерина Ольга Спесивцева?

═

– Вначале во мне рождается идея, которая бередит душу, не дает покоя. Потом она может персонифицироваться в какую-нибудь историческую личность, литературный персонаж, наполниться эмоциональным строем прослушанной музыки. Эти герои становятся протагонистами моих идей, размышлений, эмоциональных переживаний.

═

– Вы всегда говорите о сочинении балетов как о служении или миссии. Известно, что во время постановки вы даже живете на репетиционной базе, а не дома. В то же время для многих наших и западных хореографов постановка спектакля – это работа, которую они обязались хорошо сделать. Почему вам так необходимо это "погружение с головой"?

═

– В своей жизни и творчестве не копирую чьи-то принципы. Выстраиваю свою модель существования по законам, которые помогают реализовать мой творческий потенциал. Поэтому хотел бы, чтобы мою жизнь рассматривали индивидуально. Это не калька чьей-то судьбы. Вообще сравнивать, взвешивать – неправильная тенденция. Надеюсь дождаться того времени, когда критики начнут рассматривать мою творческую жизнь как нечто самобытное.

═

– То, что вы делаете, многим напоминает мелодраму или что-то близкое к ней, сентиментальное. Согласны ли вы, что творите балеты именно этого жанра, и если да, то почему подобный жанр так близок вам? Если нет, то что, по вашему мнению, вы ставите?

═

– Мелодрама, сентиментальность не имеют ничего общего с моими спектаклями. Скорее, это психологические драмы. Попытка погружения во внутренний мир человека. Поиски языка, энергетики, которые были бы адекватны скрытой от внешнего мира жизни человеческого духа.

То, что я сочиняю, – это реализация моего внутреннего состояния. Убежден, если бы лишился возможности зримо воплощать эмоциональные потоки, то просто задохнулся бы в них. Большое счастье иметь возможность реализоваться в танце. Возможно, необычная для балетной сцены эмоциональность кого-то и отталкивает, но я сочиняю хореографию не для избранных, а для тех, кому необходимо наше искусство.

═

– Вы постоянно говорите о приоритете идей и сюжетов в балете. То есть для вас, как я понимаю, движение должно непременно иметь внешний повод, а самому движению вы отказываете в самодостаточной выразительности.

═

– Мне не нужен внешний повод для создания движения. И движение как физическое действие для меня не выразительно. Для меня движение в хореографическом искусстве связано с эмоциональным импульсом и музыкой, которая находится в гармонии с этим движением. Две сферы, из которых материализуется все, происходящее на сцене. Это и есть современный балет, по крайней мере как я его понимаю.

═

– В каждом спектакле вы выступаете как проповедник хорошего в его борьбе с плохим. Может ли (и должен ли) балет быть средством моральной и этической агитации?

═

– Если использовать ваш эпитет «агитация», то я «агитирую» своим творчеством миллионы людей любить искусство танца. Я больше размышляю в своих спектаклях о несовершенстве мира, чем что-то проповедую. Опошлить можно все, даже Библию, иронизируя над десятью заповедями.

═

– Как вы считаете, нужны ли обществу Дон Кихоты? Этот персонаж в вашем балете – добрый безумец┘

═

– Думаю, что на Дон Кихотах в той или иной степени стоит развитие цивилизации. Только приподнявшись над реальностью, страстно желая что-то в ней изменить, можно не погибнуть под обыденным и консервативным.

═

– Не ощущаете ли вы себя (в некотором смысле) пророком в своем отечестве? И не поэтому ли вы в свое время не уехали из СССР, когда вас к этому вполне отчетливо подталкивали?

═

– Я всегда боролся за право свободно выражать свои идеи и принципы. Сражался не с ветряными мельницами, а с конкретными людьми, чиновниками. Даже сегодня, казалось бы, в свободном обществе, приходится порой отстаивать свои убеждения от цинизма и примитивного дилетантизма.

Я не эмигрировал из СССР и считаю это одним из самых интуитивно верных поступков. Хотя, вы правы, меня провоцировали, подталкивали к этому шагу. Сопротивление отъезду и желание сохранить свой театр именно в Петербурге было продиктовано глубоким убеждением, что мои творческие принципы могут реализоваться в этом удивительном городе. Это убеждение не только сохранило театр, но и сделало его одним из самобытных творческих коллективов в мире.

═

– Один из героев вашего балета «Кто есть кто» слегка похож на Джорджа Баланчина. Вы сознательно добивались этого?

═

– Нельзя говорить о каком-то прямом сходстве. Судьба Баланчина – пример одного из немногих удачно сложившихся и реализованных талантов. Тысячи других, к сожалению, канули в Лету. Один из моих героев действительно находит свое место в новой стране и реализует свой талант. Пожалуй, лишь в этом сходство.

═

– Баланчин, великий хореограф, часто говорил, что все, что он делает, – это «для развлечения» публики. А как бы вы могли сказать: для чего ваши балеты?

═

– Историческое предназначение театра – потрясение, после которого должен наступить катарсис. Эта схема, которой уже тысячи лет, мне очень близка.

═

– Когда вы будете ставить спектакль в «Нью-Йорк Сити балле»? Каков он будет?

═

– В марте я начинаю постановку в Америке. Это будет спектакль, в котором хочу выразить свое восхищение творческой личностью Баланчина. Буду стремиться соединить эстетику его балетов и мой театральный опыт.

═

– У вас до сих пор нет в Петербурге своей сцены. Что мешает ее иметь сегодня признанному хореографу Эйфману? Кроме того, вы хотели организовать Центр балета. Как обстоят дела с этим проектом?

═

– Последние годы я увлечен идеей строительства в Санкт-Петербурге «Дворца Танца». Это будет уникальный учебно-театральный комплекс, в котором должны функционировать три труппы, представляющие три века русского балетного театра. Планирую создать студию молодых хореографов. Мечтаю создать Академию современного балета, которая будет воспитывать будущее поколение универсальных артистов, способных реализовать любые фантазии хореографов.

═

– Расскажите, пожалуйста, о вашей семье.

═

– Моя жена – народная артистка России Валентина Морозова. Многие годы она была ведущей солисткой нашего театра, исполнительницей главных ролей. У нас растет сын Александр. Но я хотел бы подчеркнуть, что у меня есть как бы две семьи: моя жена, сын и труппа, которую создал 27 лет назад и которую также считаю своей семьей.