Илья Овчинников
Везунчик Ашкенази.
Фото Михаила Циммеринга (НГ-фото)
- Владимир Давидович, вы много говорите о сложностях, которые испытывали композиторы в советские времена, но классической музыке тогда жилось куда лучше, чем сейчас: было гораздо больше концертов, выходило больше пластинок. Что можно сегодня сделать в России для возрождения престижа серьезной музыки?
- Сравнивать положение искусства в сегодняшней России с тем, что было тридцать-сорок лет назад, опасно: мир продвинулся вперед, и Россия вместе с ним. Дело не в том, что в России музыку не поддерживает государство, - это общемировые тенденции. У исполнителей при советском режиме была если не внутренняя, так творческая свобода - хотя бы здесь, дома. Но это палка о двух концах: композиторы не были свободны. И Шостаковичу, и Кабалевскому, и Хачатуряну приходилось писать то, что от них требовали. Трудная жизнь часто давала композиторам колоссальный импульс; впрочем, многие гениальные музыканты никогда не жили в период диктатуры.
- Я слышал, как вы эмоционально рассказываете об истории создания Тринадцатой симфонии Шостаковича "Бабий Яр", о том, как Шостаковичу позвонил Сталин, и о многом другом, что создается впечатление, будто заниматься просветительством вам интереснее, нежели музицировать. Верно ли это?
- Конечно, нет, просто хочется довести до публики факты, которые иногда ей неизвестны. Из таких фактов слагается общая картина, и слушателям важно быть в курсе - тогда они станут иначе воспринимать музыку. Я мог бы и без этого исполнять ее так, как хочу, но всегда хорошо знать о ней все. Просветителем себя не ощущаю, просто если могу помочь публике, то делаю это.
- Вы повторяете точку зрения, согласно которой Евгений Мравинский, дирижировавший многими премьерами Шостаковича, побоялся исполнять "Бабий Яр". Между тем в ту пору он был полностью поглощен смертельной болезнью жены, Инны Михайловны. Вы знали об этом?
- Нет, но Шостакович был очень огорчен. Он был большим другом Мравинского и не мог понять его нежелания браться за "Бабий Яр". У меня был опыт общения с Шостаковичем, и если бы тот знал о смерти жены Мравинского, он не был бы до такой степени разочарован. Думаю все же, что Мравинский считал исполнение "Бабьего Яра" опасным.
- Продолжается ли ваше сотрудничество с камерным оркестром Рейкьявика, который вы привозили в Москву минувшей весной? Когда начинается ваша работа на посту главного дирижера Оркестра японского радио и телевидения NHK?
- Камерный оркестр Рейкьявика играл так хорошо, что я хочу их пригласить в одно из следующих турне. Главным дирижером оркестра NHK я стану в октябре 2004-го, это оркестр мирового класса. Наш репертуар будет очень широк - оркестр в равной степени владеет разными стилями. Два года назад мы играли Бетховена, Шенберга, Равеля, Прокофьева и других композиторов. Хотя Шенберг сам многое испортил тем, что ушел в додекафонию и отдалился от своего уникального стиля. Теперь люди видят его имя и не хотят идти на концерты, а это очень жаль. Было бы гораздо лучше, чтобы люди знали современную им музыку, но этот процесс всегда сложен.
- Отчего многие наши знаменитые солисты вдруг стали дирижерами - Плетнев, Башмет, Спиваков, вы?
- Не могу судить о том, какие они дирижеры: почти их не слышал. А что касается меня, то оркестр был моей первой любовью. Но плана стать дирижером у меня не было, и уроков дирижирования я никогда не брал. Случайно дирижировал любительским оркестром, в другой раз мной кого-то заменили, а потом я подумал: почему бы мне иногда не дирижировать? Для удовольствия, не для дирижерской карьеры. Хотя планов карьеры у меня никогда не было даже как у пианиста: я стал известным, выиграл какие-то конкурсы, чему сам удивился... и у меня получилась большая карьера по всему миру. Я не собираюсь оставлять рояль, просто не могу уделять ему столько времени - очень много дирижерских обязательств, а я этому счастлив.
- Вы преподаете?
- Официально - нет, хотя советом всегда помогу, я не такой плохой человек. Преподавание - не мистика, я прекрасно знаю, как это делать, но у меня на это нет времени. В некоторых молодых пианистах я уверен - они поймут мой совет и смогут им воспользоваться.
- Самое большое везение вашей жизни?
- Везение можно видеть во всем - например, во встрече с моей будущей женой. А если бы она не приехала в Москву учиться у Оборина? Без этого моя жизнь была бы абсолютно другой. Повезло и в том, что нас выпустили за границу, что мы смогли там остаться. Это, пожалуй, и есть самое главное везение. Наш дом - в Швейцарии, там мы живем больше двадцати лет. Пять наших детей разъехались по миру, младшей дочери двадцать четыре, старшему сыну сорок два. У всех своя жизнь, но они часто к нам приезжают, со всеми пятерыми хорошие отношения.
