Майя Крылова
Какие времена, такие и лебеди.
Фото предоставлено фестивалем 'Цех'
Любимое занятие всякого "впередсмотрящего" искусства - борьба с признанными художественными левиафанами. Первая попытка перекройки "Лебединого озера" была сделана на Украине еще в 20-е годы. Балет наполнили гамлетовскими мотивами и перенесли действие в капиталистические джунгли. Фестиваль современного танца "Цех" тоже открылся спектаклем про лебедей: отчего ж не поиграть с культовым классическим спектаклем, как уже в наше время сделали крупные европейские хореографы Матс Эк, Джон Ноймайер и Мэтью Борн?
Впрочем, у Саши Пепеляева (московский Кинетический театр), соорудившего новое "Лебединое озеро" вместе с эстонским театром Фон Краль, на это есть свои резоны. Если западные мастера, интерпретируя сказочное либретто, интересуются фрейдизмом или гомосексуализмом, то бывших советских людей волнует социальная семантика. Для них главное - общественно-государственный статус балета, а художественный его облик есть последствие главного. Конечно, эта идея отнюдь не нова. Как наследие царского режима, "Лебединое озеро" пытались уничтожить сразу после выстрела "Авроры". И в двадцатом веке кто только не обвинял классику в тоталитарности! Все модернисты (Вальтер Беньямин) и постмодернисты (Борис Парамонов) тему просто обсидели. Нужно спорить с теми, кто утверждает, будто сама эстетика классических балетов тоталитарна. Но факт есть факт: все диктаторы классику любят. По-своему, по-диктаторски, но любят. Новейшая российская история показала, что тема не закрыта. Если уж ГКЧП использовал великий балет для телевизионного зомбирования...
Что сделали Пепеляев и сорежиссер спектакля Петер Ялакас? Взяли "эстетический абсолют" и поместили его в "утилитарный контекст" (цитирую анонс). Поставили на сцене Центра имени Мейерхольда железные бочки - вот вам и дворец, и ГУЛАГ. Заполнили пространство ведрами с жидкостью на донышке - вот и водоем. Поместили на заднике экран, чтобы гонять по нему старые черно-белые съемки "Лебединого озера" и индустриальные пейзажи. Выбросили большую часть партитуры, остаток смонтировали по-новому, с дурной повторяемостью отдельных кусков. Разодрали на части фабулу, выведя на сцену трех мужиков (тут и ирония по поводу Маркса-Энгельса-Ленина с плакатов). Один в клубном пиджаке, другой в революционной гимнастерке, третий в жилете с очками: смесь аристократа с пролетариатом, прослоенная интеллигентом. Можно погадать, кто из мужских особей - принц Зигфрид, а кто - злой волшебник Ротбарт. В окружении лебедей каждый мужчинка сильно похож на Феликса Эдмундовича Дзержинского, опекающего беспризорниц. Троица активно манипулирует то кнутом, то пряником. Любовно выращивает птичек в инкубаторе, рассматривает их как гастрономический объект, анатомирует и насилует...
Хореографии в постановке практически нет, вместо нее - парад аттракционов. Краснощекая, плотная и тупая Одетта, вечно плачущая квелая Одиллия столь же обделены небытовым движением, как и невзрачный кордебалет в сиротских платьицах: вместо танца - простейшие пепеляевские подскоки, кочующие из одного его спектакля в другой. Впрочем, хореография в таком спектакле совершенно не важна. Она лишь знак концепции, как и музыка Чайковского, перевернутые портреты которого (бородой вверх) в обилии висели в фойе, а фамилия нещадно коверкалась выкрикивавшими ее исполнителями до "Чай-кофе"...
Что будут полностью отменены пуанты и гармония, а режиссура превратится в развеселую придумку, было понятно заранее. Что пародия на геометрию построений классического кордебалета одновременно станет карикатурой на физкультурный парад сталинских времен, яснее ясного. Как и то, что заколдованные лебеди (вернее, гадкие утята) смахивают на бригаду теток, укладывающих железнодорожные шпалы. Но кто мог предвидеть неожиданно нежный финал? Мужики срывают с себя одежды, уходят, сверкая голыми ягодицами, вдруг сами превращаются в птиц, улетают вдаль... А выросшие из гадких утят черно-белые лебеди, те самые, что коня на скаку остановят, тихо покачиваются в гамаках.
В интервью "НГ" Пепеляев обвинял классику в "несовпадении с современным мышлением". Для авторов нового "Лебединого" гибель советской империи автоматически означает конец старого балета и Большого Стиля. Авторам трудно понять (но кажется, они что-то чувствуют подсознательно), почему классический балет никак не хочет умереть. Со всем своим пафосом и сантиментами балет собирается жить очень долго. Чтобы сеять сомнение в непогрешимости революций.
