В честь знакомых трансвеститов

Все знают, что классический балет - это повесть о высоком. Так повелось с тех пор, как теоретики писали трактаты о мистическом стремлении позы "арабеск" к небу, а практики сочиняли спектакли с этими самыми арабесками. В возмущенной борьбе с таким прекраснодушием в начале XX века возник и развился современный танец, принципиально отвергающий телесную вертикаль, стремление к гармонии и прочие опоры классики. Побродив по обширному полю балетного нигилизма, модерн-данс сказал все, что хотел, - и тоже выдохся. Возник и ребром встал вопрос: что делать дальше? Комбинировать старое с новым? Да, постмодернистский многослойный сэндвич из танцевальных стилей и техник - дело жизни многих современных хореографов. Лишь некоторые пошли другим путем, что и привлекло внимание московского международного фестиваля современного танца "DanceInversions".

Канадский хореограф Эдуард Лок спросил себя: что получится из языка классического танца, если взять его в первичном виде, то есть как способ проявления материального тела в пространстве, изгнав все внешние эмоции? И чем заменить изгнанниц? Ответ знает только ветер, который образовался на сцене во время балета Лока "Амелия". МХАТ имени Горького, где (в присутствии генерал-губернатора Канады Адриен Кларксон) выступала монреальская труппа, буквально трясло от драйва исполнителей.

Виртуальные изображения балерины, не касающейся земли. Изысканная световая партитура - танец лучей. Минималистская музыка: то фонограммой, то "вживую", с вокалом и с музыкантами, участвующими в действии. Рожденное из звуков, но в то же время как будто механически существующее человеческое тело, идеальная машина танца. Снятые половые различия: особи обоих полов - лишь воплощение телесной энергии. Никаких иерархий типа "вот премьер, вот прима, а вот остальные": все артисты Лока одинаково профессионально выбрасывают в пространство отточенную, как бритва, технику. Бешеная череда соло, дуэтов, общих выходов четырех мужчин и пяти женщин, "танец во весь опор", как написала об "Амелии" амстердамская газета.

Идол Лока - предельные и, кажется, запредельные в физиологическом смысле движения человеческого тела. И еще скорость танца, при помощи которой он достигает невиданных эффектов: некоторым показалось, что тела исполнителей "образуют настоящий водоворот с неясными контурами, в которых угадываются волосы и конечности". (Западная пресса сравнивает танцоров Лока с ураганом, торпедами и пилотами-камикадзе.) Все это нужно для того, чтобы зритель не успевал привычно включать свое рацио, заталкивая зрелище в прокрустово ложе концепции. Лок хочет другого: публика должна с разбега вляпаться в экстаз гонки и безрассудно пребывать в нем сто минут спектакля.

Нагнетая темп, Лок гоняет по кругу похожие комбинации балетных па, но не боится обвинений в монотонности, потому что компенсирует ее за счет невероятно сложной лексики. Молниеносные уколы пуантов, рисунок которых в воздухе и на полу - отдельная виртуозная песня. Вихрь приседаний, ураган мгновенных вращений, обводки, усложненные мельтешащими взмахами неимоверно ловких ног. Идеально прямые торсы, плотный остов тела, лишь иногда исходящий модернистской волной, - и извивающиеся легкие конечности, отчаянно семафорящие руки, помогающие хранить эту идеальность. Лок - истинный демиург, творец новых хореографических галактик: его движения настолько дискретны, что эта рвущая пластику на части манера заново образует пластические связи, а пугающая слабонервных эмоциональная стерильность оборачивается вновь создаваемой чувственностью.

Создав такую феерию мышц, монреальский хореограф явно нащупал какой-то нерв современного искусства. И если вы узнаете, что балет "Амелия" назван в честь знакомства хореографа с двумя личностями неопределенного пола, не относитесь к этому слишком серьезно, даже если на сцене появляются танцовщик в пуантах и балерина в мужском костюме. Лирика трансвеститов, ностальгически декларируемая постановщиком, - только внешнее прикрытие деконструкции тела, классического танца и понятия "содержание спектакля". Сам Лок, отвечая на вопросы о смысле "Амелии", отвергает зрителей, стремящихся к метафизическому пониманию, потому что "понимать на самом деле нечего". Это вполне логично для мастера, который озаглавил свою труппу "Ла ла ла хьюман степс". Название очень похоже на пиратское "Йо-хо-хо, и бутылка рома"...