Марина Заболотная Ноймайер отравлен русским авангардом, "русскими сезонами" Сергея Дягилева, Нижинским, в честь которого его театр каждый год дает гала-концерт. В своих странствиях по Новому и Старому Свету он учился танцу в Королевском Датском балете у Веры Волковой. Нижинский для него - что Станиславский для МХАТа.
Три спектакля, показанные на фестивале, по случайности ли, сознательно ли оказались подвержены одной страсти - страсти к театру. Безумный Нижинский, безнадежный авангардист Треплев и традиционалист Тригорин, изящная Аркадина, неопределенная, с трудом отвыкающая от идей Кости Нина Заречная. Наконец, Маргарита Готье из "Дамы с камелиями" живет, дышит и умирает в театре на балете "Манон Леско". Глядя в зеркало, она видит собственное отражение в судьбе эфирной и божественной Манон. Шекспировская формула "весь мир театр, и люди в нем актеры" стала метафорой творчества хореографа.
Игра ума, его фантазийность, образный язык, намекающий на широкие познания не только в музыке, но и в живописи, принесли Ноймайеру славу новатора сцены, не забывающего традиций классического танца. Но он сфокусировал свойства своего призвания на один предмет. Как искусствовед, он сочиняет сюжеты для своих балетов. Он - сценограф, обожающий игру света и тени, контражура, перламутровой дали светящегося задника, до предела открывающего глубину сценической коробки. Он - изумительный колорист с редким чувством стиля. Словом, это художник танца.
Авторский балет "Нижинский" одарил нас воспоминаниями об одном из гениев, которыми насытила мир Россия начала ХХ века. Затменье разума гения - как затменье солнца перед несчастьем, как пересеченье в космосе света и тьмы. Два светящихся белых кольца в черном пространстве сцены осторожно движутся друг к другу, суля тьму. Феерический успех у публики и мучительные отношения с женой, сестрой (знаки материнского начала, заботы) и Дягилевым (знак любви, без которой невозможно творчество). Режиссер выводит на сцену знаменитые сценические созданья Нижинского. Все они узнаваемы по воссозданным историческим костюмам Бакста, Бенуа. Есть тут и Тень Нижинского в исполнении юркого Юкиши Хаттори. Слава и безумие. Явь, отступающая куда-то в туман. Жена, партнеры по сцене, персонажи, как тараканы, разбежавшиеся по сцене. Безумный век, дисгармония мира, в который вошла война, разрушили героя. Ноймайер передает дух высокой трагедии конкретного исторического лица - Нижинского - через его создания, через исторические костюмы созданных им героев на сцене. И кукольные механические движения рук в беспомощные моменты жизни Нижинского - от его же сценического создания, Петрушки. Он дважды безумен - этот гений танца, проживший на земле 60 лет, вобравший в себя безумие жизни всего человечества.
Герой "Чайки" - тоже балет. Тут все поглощены этим. Танец - канва, по которой вышиваются самые разные рисунки. Вплетаются любовь, смерть. Сцена - квадратный плот, с которого удит рыбу Тригорин, забрасывая спиннинг и замирая на время. Сюда возвращается Нина из своего третьеразрядного варьете, потерянная и разочарованная. Зато приверженность Аркадиной классическим канонам - мила. Воздух эпохи, как культурный контекст, Ноймайер выражает в оживающих картинах великих живописцев - современников героев. Если в "Нижинском" мы вспоминали рисунки Бакста, Бенуа, то в "Чайке" - "Голубых танцовщиц" Дега, видения в духе Малевича или Пикассо.
Тонкое стилизаторство никоим образом не скрывает, напротив - только усиливает современность высказывания мастера. Даже в "Даме с камелиями" - спектакле не о жажде творчества, не о жажде жизни, а жажде и горе от любви - навязчиво пульсирует странная мысль об иллюзорности сущего, о подменах и двойниках в жизни и искусстве. О зеркальной глади вечности, отражающей тщету страсти, о вторичности реалий и подлинности мира по ту сторону рампы, а значит, и бытия.
