Паата Бурчуладзе: "Претензий на гениальность у меня нет"

-Паата, когда-то на всю планету прогремели слова Караяна, который назвал вас "вторым Шаляпиным". Как он вас нашел?

- Это длинная история. Начинается она с Конкурса Чайковского, на котором я победил. Важно поймать и не упустить этот момент удачи - хорошо спеть в нужное время в нужном месте. Так вот, в жюри был один человек, который позвонил в Лондон и рассказал там обо мне кому нужно. Тогда лондонский агент прислал в Госконцерт запрос на меня, те в ответ послали кусочек моей записи. В результате меня пригласили на прослушивание в "Ковент-Гарден". Спел пробу и тут же получил контракт на этот же год на премьеру "Аиды" - пел вместе с Паваротти и Риччарелли под управлением Зубина Меты. То есть так удачно вышло, что я попал в обойму. Об этом сразу же узнал Караян и вызвал меня на прослушивание в Зальцбург. В тот же год я уже пел с ним в "Дон Жуане" на Зальцбургском фестивале.

- Караян не подавлял вас своим масштабом?

- Что вы! Наоборот, петь с ним было сплошным удовольствием.

- А Мути?

- Да, в некоторых местах Мути немного давит на певцов. Но, повторяю, я не стану комментировать дирижеров. Так они чувствуют и имеют на это право. Скажу только, что и Гергиев, и тот же Мути в один день дирижируют так, а в другой - совсем по-другому. Вот на последнем Зальцбургском фестивале мы с Мути репетировали "Реквием" Верди в одном темпе, а на публике во второй раз он провел его в два раза медленнее.

- Весь ли репертуар Шаляпина вы смогли бы повторить?

- В принципе все, что пел Шаляпин, я знаю. Но есть такие вещи, которые мне не по силам, которые я даже и трогать не буду.

- Какого вашего Бориса вы особенно цените?

- Очень люблю нашего с Гергиевым "Бориса" в Мюнхене - этот современный, но очень чистый спектакль лет десять назад поставил Йоханнес Шааф. Нравится мне постановка Андрея Тарковского, в которой я пел в "Ковент-Гарден". Но самое большое удовольствие я получил от старого московского "Бориса", когда впервые пел его здесь в феврале. Важно, где ты поешь - в данном случае на месте происшествия.

- Вас на Западе воспринимают как грузинского баса или как русского? Можно ли говорить о грузинской школе пения как о чем-то самостоятельном?

- Там я русский бас, и это для меня наивысший комплимент. Грузинская школа в принципе есть, но она касается прежде всего теноров и сопрано, отчасти баритонов. Когда меня спрашивают, к какой школе я себя отношу, отвечаю, что я представитель типичной русской басовой школы. В этих традициях меня воспитывали мой главный педагог - профессор Одесской консерватории Евгений Николаевич Иванов и его супруга, мой главный концертмейстер Людмила Иванова.

- Это не слияние русской с итальянской, а именно чисто русская школа пения?

- Абсолютно.

- Но тогда вам, наверное, пришлось на ходу приспосабливаться к "мировым стандартам", когда вы попали в большую оперу?

- Я это все умел, ведь я три года учился у Джульетты Симионато в Школе усовершенствования при "Ла Скала".

- Бас вашего амплуа заключен между Борисом Годуновым и отцами, жрецами, мудрецами в зарубежных операх. Какие новые роли у вас появились и что вы готовите?

- В основном у меня все старое, это зависит от театров - они предлагают. С другой стороны, роли того же Бориса или Филиппа в "Дон Карлосе" настолько неисчерпаемы, что их можно совершенствовать всю жизнь и так и не достичь идеала. Нового мало - в этом сезоне я впервые спел Осмина в "Похищении из сераля" Моцарта в Мюнхене, хотя это не мое прямое дело; все-таки эта музыка написана не для моего голоса, она слишком подвижна, и я не собираюсь на ней долго задерживаться. Есть намного более интересные вещи. Для "Метрополитен-опера" учу Кочубея в "Мазепе" Чайковского, Альвизе в "Джоконде" Понкьелли и для Афин Прочиду в "Сицилийской вечерне" - это единственная из центральных басовых партий Верди, которую я пока еще не спел. Мое дело - итальянский и русский репертуар. Так все считают.

- Бытует мнение, что мировой оперный конвейер вращает мафия, то есть не талантливые артисты, дирижеры, режиссеры, но корпоративные интересы, игры импресарио и капитала. А вам как кажется изнутри?

- Не могу согласиться с этим. Какая мафия?! Просто каждый театр внутри и вокруг себя создает некую команду. Политики делают то же самое. А как еще работать? Так в любом деле. А кто в театре верховодит - так это смотря где. Есть разные театры. Где-то на первом плане певец, где-то диктат дирижеров, где-то все решают режиссеры. И если дирижерский диктат еще приемлем, то режиссерская тирания заканчивается очень плачевно. Иногда эти фантазии переходят все границы нравственности, особенно в Германии. То, что рассказала нам всем Гулегина, как ее 12 лет назад в Вене заставляли вместо Лизы изображать похотливую проститутку и ложиться перед Германом, это еще невинные штучки по сравнению с тем, что происходит теперь. По сцене беспрерывно ходят голые. А как вам понравится "Бал-маскарад", где открытыми дверями на вас смотрят одиннадцать туалетов? Много грязи бывает и в постановках "Бориса Годунова". В одной постановке режиссер видел его алкоголиком - я это все смягчал, как мог, но момент, когда Юродивый передает Борису бутылку водки, был просто ужасен.

- То есть вы послушный актер?

- Да, но когда становится особенно невыносимо, начинаю защищаться.

- В каких театрах самые высокие гонорары?

- Везде почти одинаково.

- Но я знаю, что Холендер в Вене много не платит, да и условия у него жесткие┘

- Вот у него теперь почти никто и не поет. Например, у меня в этом году всего три спектакля в Венской опере - в декабре "Симон Бокканегра". Но в любом случае это город, где надо показываться, поэтому иногда мы соглашаемся на компромисс.

- Вас интересует отклик на ваше творчество?

- А как же. Если это непрофессионально, то, конечно, действует на нервы, а если критик разбирается, это важно прочесть. В принципе нет певцов без недостатков, начиная с Марии Каллас, так что все зависит от эмоционального настроя критика: самому получить удовольствие и донести его до читателя или все уничтожить.

- Продолжаете ли вы записываться?

- Сейчас мало записывают опер - все уже записали. Кому нужна "Аида" номер пятьдесят пять?

- Где ваш дом по ощущению?

- Трудный вопрос для человека с цыганским образом жизни. Наверное, в аэропорту, в театре. Грузия - конечно, но я там давно не живу. У меня есть квартира в Вене, квартира в Берлине, это удобно для перемещений по Европе.

- Вы сейчас в прекрасной спортивной форме. Это ваша подруга Гулегина втянула вас в моржевание или вы сами занимаетесь модным сейчас самооздоровлением?

- Я сам поддерживаю свою форму, в нашем деле это очень важно. Принцип - ограничение. Когда много работы, то и застолий много - необходимо от этого отказываться, а по вечерам вообще мало есть. А что поделать?

- В Грузии, как и на Украине, поют все, но, наверное, в семье должны быть особые понятия, чтобы наследник рода пошел в певцы?

- Я никогда не хотел петь и в юности не считал это серьезным делом. Мой отец был профессором политехнического института, мама - педагогом английского языка. Но они меня всегда толкали к пению. Я окончил музыкальную семилетку по фортепиано и по просьбе родителей поступил в Тбилисскую консерваторию на вокал, благо, голос у меня всегда был, а по собственному желанию - в вечерний политех на ПГС (промышленное и гражданское строительство). К сожалению, сейчас от всего этого остался только диплом, так что если вдруг я построю дом, то не советую туда никому въезжать.

- Чем занимаются ваши дети?

- У меня два сына от первого брака, один в Вене, другой в Тбилиси, но они не певцы. Чем они занимаются, я бы не хотел говорить.

- А жена не поет?

- Слава богу, нет, Анжела - врач по образованию, нам хватит и одного больного человека в доме.