Ольга Галахова Фассбиндер, известный интересом к исследованию насилия, а также нестандартными подходами к общепринятому, увидел в этом сюжете становление личности Гееше Готтфрид. Он написал свою версию исторического сюжета. В Гееше Фассбиндер увидел прародительницу феминизма. В первый раз, убив в стихийном порыве мужа, чтобы защитить себя от его брутальных посягательств и сексуальных домогательств, она с каждым последующим убийством приходит к пониманию нового уровня свободы, доходя до осознания того, что женщина должна быть уравнена в правах с мужчиной, что ее делом может стать не только подача кофе и газеты к завтраку хозяину, но и само дело хозяина. В программке спектакля эта роль обозначена так: Гееше Готтфрид, впоследствии предприниматель.
Театр из Штутгарта, который выступает на фестивале им. А.П. Чехова с внушительной программой, на большой сцене МХАТа им. Горького показал лишь один спектакль - "Бременскую свободу" в постановке штатного режиссера Жаклин Корнмюллер, которая сохранила идеологию пьесы в неприкосновенности - зарождение через убийство идеологии феминизма, смерть как поиски равенства, становление личности через преступление.
На раздвижной ширме, установленной на возвышении перед задником, - фотоизображение лежащей обнаженной женщины. Когда раздвигается ширма, на наших глазах голова отрезается от тела. Так - мимоходом - совершается казнь. Нашу память режиссер отсылает к тому, что случится с фрау Готтфрид. Задник меняет колорит от насыщенно-зеленого до красновато-оранжевого.
Пол сцены вздыблен дугой. На нем установлен аппарат для приготовления кофе. Машина смерти. Сочетание условности и натурализма, наложение времени минувшего и настоящего создает особый эффект. История намеренно приближена режиссером ко дню сегодняшнему.
Жаклин Корнмюллер настаивает на актуальности событий, случившихся в начале ХIХ века. Ставится своего рода современная притча, для которой характерно намеренное повторение приема, сюжетного хода.
Вот появляется первый муж Мильтенберг - Райнер Бок, настоящая свинья. "Шнапс" - ключевое слово в его жизни. Войдя в комнату без трусов, он минут пятнадцать потрясает гениталиями, после чего начинает раздавать жене зуботычины - все между делом, по заведенному им порядку. Гееше - Геди Кригескотте - затравлена, унижена. Чашка с ядом проводит первую черту смерти. Но ей еще верится, что возможно счастье с мужчиной. Она еще не понимает, что пол и секс - главные проклятия ее судьбы.
В дом входит второй муж Готтфрид - Клаус Хеммерле, господин улыбчивый и вежливый. Если первый - животное, то второй оказывается вежливой сволочью. Он с удовольствием распоряжается финансами фрау Готтфрид. Ради него героиня убивает своих детей, чтобы удержать в доме мужчину.
Жуткая сцена отравления детей решена режиссером просто и потому столь выразительно, что охватывает ужас. Два игрушечных заводных желтых мишки, появляясь из-за ширмы, бьют в барабанчики, весело топочут. Гееше берет их на руки. Мы видим ссутулившуюся спину. Ее душат рыдания. Это убийство далось ей труднее, чем все остальные. И молитва была самой пронзительной.
Немецкому театру свойственно передавать на сцене ощущение плоти и в красоте, и в неприглядном животном натурализме и, наконец, заставлять и нас ощущать живое как ценность. Когда Гееше сообщит, что беременна, то режиссер спроецирует на экран жизнь зародыша, его дыхание, его колыхание в утробе матери.
Шаг за шагом убийца будет устранять всех, кто мешает ее жизни, включая мать, отца и брата. Она превращается в серийную отравительницу одновременно из-за одиночества и патологической зависимости женщины от мужчин. Отравив последнюю жертву, подругу Луизу Мауэр (Юлиана Корен), соседку по улице, Гееше с улыбкой признается той, что в чашке кофе был яд. "Почему ты отравила меня?" - недоумевает подружка, думая, что это шутка. "Так, как ты, жить нельзя", - объясняет Гееше, и жертва устало соглашается да, да, нельзя┘
