Когда Островского играют у Мольера

Дом Мольера, знаменитый театр "Комеди франсез", в рекламе не нуждается. Его подмостки и легендарное кресло из "Мнимого больного", принявшее умирающего великого драматурга (сейчас оно выставлено в фойе под стеклянным колпаком), известны во всем мире. Поэтому премьера в его стенах, а в данном случае русской пьесы в постановке российского режиссера - это действительно событие. Петр Фоменко выбрал для французских театралов пьесу, наверное, своего любимого отечественного классика "Лес". Давно известно, что все случайности хорошо срежиссированы свыше. Генеральная репетиция (показ для лучших друзей, пап и мам) состоялась 12 апреля, в этот день ровно 180 лет назад родился русский Мольер - Александр Островский.

Во второй половине прошлого века в "Комеди франсез" прошли пьесы Чехова и сценические версии романов Достоевского, гоголевский "Ревизор" и "Бал Маскарад" (последний в постановке Анатолия Васильева). Отца российского театра в стенах, привыкших к Корнелю и Расину, смотрят впервые.

Перед премьерой для прессы Фоменко обронил ассистентке: "После спектакля зайду за кулисы. Надо же будет поругать актеров". Но ругать кого бы то ни было ему скорее всего не пришлось. Весь состав был на высоте. В камерном, уютном зале театра развивалось цельное повествование: не было сценического форсажа голосовых связок, отсутствовала статичность и царила естественная пластика. "Удалось актерам влезть в русскую шкуру?" - спросила автор этих строк у Фоменко. "Зачем? У них другие задачи", - парировал он. Мишель Робен, известнейший актер труппы, играет Карпа. Так вживались в образ разве что могикане московского Малого театра. "Не надо искать параллелей с российскими постановками, - убеждали знакомые журналисты. - Это западный спектакль с французскими актерами". Но во время спектакля не раз чудилось, что вот сейчас новая реплика пойдет вдруг на русском языке. Так точно был найден тон и понята суть. Хотя путь режиссера к счастливой премьере розами не посыпали. Рассказывают, что, при попытках преодолеть языковой барьер, ему приходилось постоянно самому оказываться на сцене, трактуя все без исключения характеры. Возникали препятствия не только языкового плана. Внезапная смерть исполнителя роли Несчастливцева в разгар репетиций и ввод замены, капризы и отказы актрисы...

Сценография Игоря Иванова воплотила всю романтику русской усадьбы. Светлого дерева легкий, не отягощающий сцену дом окружен лесом. Деревья - на заднике сцены, на кулисах и на опускающемся прозрачном занавесе. И резкая смена декораций прямо на глазах у зрителя: мгновенное превращение густого бора в ряды пеньков. Такие же пеньки расставлены на сцене: на них сидят, пьют шампанское, о них спотыкаются. И в конце вдруг все пропадает, обнажая пустой черный куб сцены.

После премьеры в фойе шли споры вокруг костюмов. Не то чтобы Парижу трудно угодить. Но наблюдалась некая чрезмерность в женских платьях, не всегда соотносимая с жизнью провинции в XIX веке. Трудно поверить, но факт: французы достаточно консервативны в выборе одежды (истинную парижанку всегда отличишь по скромной черной юбочке и туфелькам на низком каблуке). В целом необходимое пластическое единство трех элементов: режиссуры, сценографии и костюма соблюдалось на протяжении всего спектакля. Академическая основа гармонично переплелась в нем с новыми свежими элементами современной постановки. Возник тот симбиоз, в результате которого создается преемственность театра.

Париж