Шутка юмора

Спектакль в постановке Алексея Ратманского - та же по-своему органичная смесь стеба с ностальгией, которая подвигла телевидение на "Старые песни о главном", Бориса Гребенщикова - на фильм "Два капитана-2", а режиссера Александра Тителя - на оперу "Золотой петушок" в Музыкальном театре, где персонажи одеты советскими дворниками а-ля Ильф и Петров. В новый "Светлый ручей" стеклись традиционная комедия положений, стиль и форма "реалистического" "драмбалета" 30-50-х, воспоминания о шутовстве деда Щукаря из романа Шолохова и неизбежная ирония наших дней по поводу натужного советского оптимизма. Но главное, что хотел сделать хореограф, - это склониться в уважительном реверансе перед авторами первого "Ручья" 1935 года, которые на словах ставили идеологически выдержанный спектакль, а на деле сочинили многоликий танцевальный дивертисмент. Искать в таком балете подобие реальной деревни тридцатых годов - то же самое, что исследовать Прованс двенадцатого века по "Раймонде" или немецкое Средневековье по "Жизели". Либретто о приезде городских артистов в кубанский колхоз (специально оставленное без изменений) напоминает пародию на мексиканский телесериал. Для Ратманского это плюс, а не минус - можно поразвлечься. На гребне театральной интриги сочинить сложную (не чета "драмбалетам") классическую лексику, заправленную в нужных местах легкой имитацией "производственных процессов", совсем не по старинке соединить россыпи танцующих масс, тонко скрестить цитаты из собственных и чужих спектаклей, поставить уморительный мужской танец на женских пуантах.

Сценограф Борис Мессерер отдал дань уважения отцу, выдающемуся советскому танцовщику Асафу Мессереру, танцевавшему в старом "Ручье". Удачны занавесы к балету: черно-белый, расписанный лозунгами и газетными цитатами сталинской эпохи, и цветной, в котором земной шар "сшит" из веселенького расписного ситчика. Менее удались декорации - сады с плодами, сыплющимися из рога изобилия (первый акт), и неуместно унылый кипарисовый парк, украшенный гигантской девушкой с веслом (второе действие). Еще до премьеры "Светлого ручья" можно было предположить, что на сцене появится нечто вроде ВДНХ глазами нашего современника. У Мессерера получилась одномерная сатира на фонтаны "Дружба народов" и "Золотой колос". Костюмы персонажей специально цитируют одежды героев первого "Ручья", но в моменты массовых танцев налицо эффект "пестрого на пестром".

Бутафорское изобилие балета не дает забыть о хорошо знакомых фильмах. Но сходство с "Кубанскими казаками" - кажущееся. В веселом кино из всех щелей лезла невеселая пропаганда, в "Ручье" царит кристально чистая водевильность. Недаром многие мизансцены заканчиваются прямым обращением к зрителям в виде пластических "привет, привет!", а в последний момент спектакля, после заключительного общего танца, колхозники и горожане дружно валятся набок, словно устав от собственного комикования. Все атрибуты соцреализма, от тракторов на заднике в начале до парада овощей в конце - лишь повод для полуцирковых гэгов и доброго смеха, сводящего социальный подтекст к минимуму. И если подтекст все же чувствуется, то не больше, чем заложено в выразительнейшей партитуре Дмитрия Шостаковича. На своем, гениальном, уровне композитор продолжает традиции старинных балетов, его сочинение танцевально, как у какого-нибудь простецкого Минкуса в "Дон Кихоте". А какое эмоциональное изобилие! Лирические вариации для классических танцовщиков (два развернутых адажио - виолончельное и валторновое), оптимистические мелодии для колхозных плясок, пародийные мотивы для розыгрышей с переодеваниями. Зато и от артистов требуется особая чуткость: не просто играть в танце, а в меру наигрывать, чтобы жесты, позы и ракурсы слегка "зашкаливали".

Классическая танцовщица Марии Александровой, нарочито томный Классический танцовщик Сергея Филина и нарочито решительный - Яна Годовского из второго состава, бесподобный байронический Гармонист Геннадия Янина, старик Гаврилыч от маститого Владимира Моисеева и молодого Егора Симачева, доярка Анастасии Яценко, нежно молодящаяся дачница Любови Филипповой и дачница-"львица" Ирины Зибровой, школьница Галя Ксении Пчелкиной и особенно Дарьи Гуревич. Эти солисты сполна донесли до публики дух лирической буффонады, которая придется по сердцу современному зрителю. А приход в театр товарища Сталина, чтобы еще раз запретить "Светлый ручей", к счастью, не предвидится.