Майя Крылова - Сеньор Саура, при стольких разнообразных увлечениях как вы все успеваете?
- Наверно, у меня нет так называемой "травмы художника". Искусство для меня - просто наслаждение и приключение. В киношколе меня воспитывали на русском кино, на фильмах Кулешова, Пудовкина и Дзиги Вертова. Мой первый фильм, "Бродяги" 1959 года, был о корриде. Нравится снимать разное - и исторические эпопеи, и камерные картины для 4-5 персонажей. Я сделал фильмы о Борхесе, о Гойе, об испанском мистике Хуане де ла Крус, мечтаю снять музыкальную картину о короле Филиппе Втором... Когда-то, при Франко, правые политики называли меня "попутчиком коммунистов". Я никогда не был коммунистом, но я всегда попутчик, в широком смысле слова.
- Вы много лет изучаете испанские танцы через глазок кинокамеры. Что могут дать друг другу фламенко и кино?
- В Испании, как и в России, много фольклорных течений в музыке, но они не развиваются и как бы застыли в прошлом. Лишь фламенко постоянно меняется, впитывает новые течения. Я счастлив, что моими фильмами я могу способствовать пропаганде фламенко и его обновлению.
Вместе с Антонио Гадесом мы сделали "Кармен" и "Огонь" ("Кровавую свадьбу") для театра. И перед фильмом "Саломея" тоже был одноименный спектакль. Но языки театра и кино разные. Допустим, в театре можно увидеть две сцены одновременно. В кино же ты сначала показываешь, как двигается один человек, потом - как танцует другой, и музыкальное время получается совсем иное.
- Судя по вашим фильмам, вы увлекаетесь психоанализом...
- Не сказал бы. Скорее я этого побаиваюсь. Что меня на самом деле интересует, так это деятельность головного мозга. Мне очень понравилась идея о том, что человеческий мозг устроен наподобие библиотеки: там все как бы разложено по полкам, каждый участок мозга отвечает за свое дело, один - за интеллект, другой - за эмоции. Но последние исследования вроде бы опровергают это. Теперь говорят, что в наших мозгах гораздо больше хаоса. А жаль!
- После фламенко вы заинтересовались другим знаменитым танцем и в фильме "Танго" скрестили его с политическими событиями в Южной Америке...
- Да, это военная диктатура. В Чили тогда был Пиночет, в Аргентине - Варелла. Бесследно исчезали люди, применялись пытки. Танго имеет к этому буквальное отношение. Когда людей пытали в казармах Буэнос-Айреса, палачи ставили на полную мощность танго, чтобы не были слышны крики. Это мой единственный танц-фильм, в котором происходят такие жестокие события. И это эксперимент, когда процесс съемки изучается с точки зрения музыки. Например, персонажи двигаются в определенном ритме, и танцевальные па разбиваются посторонними движениями.
- Ваш последний фильм "Саломея" - это фламенко-версия библейской истории?
- Очень свободная версия. То, что в Испании называют испанским танцем, - это ведь не только фламенко. Есть, например, школа болеро. Но фламенко особенно подходит к жестокой истории о Саломее, Иродиаде и Иоанне Крестителе. Я хотел построить фильм на встрече фламенко с культурой и музыкой сефардов - евреев Средиземноморья и Северной Африки.
В фильме снималась Аида Гомес. Она была директором Национального балета Испании, и у нее потрясающий танец. Я сделал открытие: в женском теле есть некая линия разделения. Ниже талии - сфера земли, которая притягивает. Выше талии - связь с небом, устремленность в воздух, поэзия, но без всякой связи с классическим балетом. Женщины могут совмещать обе области в одном теле. Это удивительно!
- Выставка ваших фотографий посвящена не только танцу. Это фактически фотолетопись ушедшей в прошлое Испании времен франкизма...
- Фотографирование - моя навязчивая идея. Мне интересно снимать все - предметы, людей, документы, пейзажи. Где бы я ни был, всю жизнь каждый день обязательно делаю несколько снимков. У меня дома 400 фотоаппаратов, и все работают, среди них есть и советские - "Зоркий", "Зенит", "Киев". Скоро должен выйти мой фотоальбом "Растро" о знаменитом "блошином рынке" в Мадриде и альбом "Фламенко", где будут снимки за 50 лет.
- Вы были другом Бунюэля и зятем Чаплина. Удалось ли не "сплющиться в лепешку", находясь между этими двумя гигантами?
- Это были люди такого масштаба, что порой приходилось и сплющиваться. Бунюэль родом из Арагона, а об арагонцах в Испании говорят: "Упрямство - их национальная черта". Я не люблю посмертных мифов о людях-исполинах, фальшь культа, который создают великим художникам. Вокруг Бунюэля пытались накрутить такое, будто он не человек, а святой Луис. Мне это претит. Что касается Чаплина... Да, я полюбил Джеральдину Чаплин и 14 лет прожил с ней. И много разговаривал с ее отцом. Он был человеком с очень сильным характером. Но я всегда разделял творчество и частную жизнь.
