Григорий Заславский Радости жизни он ценит очень высоко. Рощин и его друзья знамениты своей широкой любовью к жизни, умением ее любить (в одном интервью Рощин рассказал, как в разгар романа с Екатериной Васильевой они "аккуратно прогуливали все гонорары", а однажды "посчитали и ужаснулись: полмашины в месяц вылетало"). Их называют порой советскими дон-жуанами, и в этой их любви к женщинам (как и, например, в любви к вину и прочим удовольствиям) нет цинизма, поскольку не только в творчестве, но и в жизни, во всем, они руководствуются понятиями чести и вообще - мужскими понятиями.
Можно вообразить, что стихи Евтушенко "Завидую я┘" имеют в виду именно Рощина: "Он будет честен жесткой прямотою, отстаивая правду и добро, и там, где я перо бросал: "Не стоит┘", он скажет: "Стоит!" - и возьмет перо". Он и дерется, и в прямом и в переносном смысле. Кидается защищать тех, кто, по его мысли, в этот момент нуждалется в защите: вот прочел главу из книги бывшего мхатовского завлита о пьянстве Ефремова и тут же бросился на защиту своего ушедшего друга от новых - посмертных - товарищей, написал письмо под названием "Костюмчик для Гулливера".
Когда Михаил Рощин пишет о любви, он пишет о предмете, хорошо ему известном, и потому слова, которыми обмениваются герои его пьес, не вызывают сомнений. И сами герои - не вызывают сомнений: за их романтизмом, их сомнениями вставает он сам.
Как почти всякий русский интеллигент, Рощин - немного еврей. И - как русский, как интеллигент - Рощин начисто лишен местечковости и местечковых мотивов в прозе и драматургии. Разве что деликатная и мягкая манера общения, удачно гримирующая жесткость занятой позиции, и чувство юмора, которое спасает его везде и всегда, то есть философское отношение к жизни и смерти, позволяют (при определенном усилии) идентифицировать национальные корни.
Рощин - классик. Спектакли, поставленные по его пьесам, - классика нашего театра. В его пьесах романтические надежды сталкиваются с неромантической прозой жизни, "революционность" молодости - с контрреволюционностью среды. Такова Валентина из "Валентина и Валентины", таков и Аладьин ("Перламутровая Зинаида"), чьи последние романтические выплески тонут, гаснут в замутившейся жизни середины 80-х.
Едва ли не первым он "разделил" советское общество на классы, показав, как любовь сталкивается с "социальным непониманием" (о том же, но уже не "про любовь" - его классическая комедия нравов "Старый Новый год", любимая не меньше, чем "Ирония судьбы"). Никакая власть, даже самая советская, не в силах изменить человеческую природу. Любовь выше сословий, постулировал Рощин в то время, когда в СССР хорошее могло бороться только с лучшим.
В его пьесах есть место чувственности, не бесплотной, но возвышенной, с романтическим пафосом. Бесстрашие молодого чувства Валентины или, к примеру, героини пьесы "Спешите делать добро", гениально сыгранной в "Современнике" Мариной Нееловой, лишено стыдливости и пуританизма. Но сексуальность, которой самим Фрейдом предписан неограниченный авантюризм, у Рощина ограничена знаниями о зле и добре.
В 70-80-е не было, думается, на просторах СССР такого театра, где бы не шли пьесы Рощина; их ставили в странах социалистического содружества и в странах капиталистического "вражества", даже в Америке. "Общедоступность" не мешала Рощину быть значимым, существенным автором одного-двух театров. Именно так: он - автор "Современника" и МХАТа (одновременно в двух театрах была поставлена его пьеса "Валентин и Валентина"), в "Современнике" шли "Эшелон" и "Спешите делать добро", во МХАТе - "Старый Новый год".
Он был другом и автором Олега Ефремова, который, уже после раздела театра, бесконечно мурыжил "Перламутровую Зинаиду", чувствуя в пьесе тот излом, которым именно и надо открыть обновленный театр в Камергерском и которым следует обозначить изменившееся время - новых героев, новый нравственный императив и запутавшегося во всем этом литератора и интеллигента "старой формации".
Можно перечислять заслуги Рощина перед отечественной словесностью и театром: именно он придумал собирать молодых драматургов в Любимовке, пробивал открытие Центра драматургии и режиссуры как предприятие некоммерческое и негосударственное┘
Можно вернуться к тому, с чего начался рассказ о Рощине: его сочинения удачно сочетаются с его "человеческим мифом", не противореча друг другу.
