Ирина Муравьева Однако показать русским зрителям абсолютно неизвестную партитуру Дмитрий Бертман решился не потому, что поддался модным сейчас раскопкам старинных оперных текстов, а по тонкой дипломатической идее французского посла г-на Бланшмезона. В результате в московском театре "Геликон" зазвучала не только забытая французская музыка XVIII века, но и произошло культурное приобщение москвичей к общероссийскому празднику юбилея города Петра.
Неудивительно, что в день премьеры атмосфера праздника в театре царила безраздельно. Здесь были и разрисованные, как фарфоровые куколки, девочки в декольтированных платьицах, ласково приветствовавшие зрителей на лестницах и в фойе, и остроумно придуманные театральные программки, в которых мы, протыкая бумажное окно, попадали пальцем почему-то не в Европу, а в лицо Петру Великому. Были и буквально упивающиеся радостью игры актеры на сцене, и бравурно звучащий оркестр с самозабвенным скрипичным соло дирижера Сергея Стадлера, и приветливые лица французских посольских гостей. Словом, царил тот самый культ чувствительности и радостных эмоций, что так необходим для воссоздания радушного театра XVIII века. Авторы спектакля предупредили зрителей, что смотреть будем не про "настоящего" Петра, про которого все знаем, а "психотерапевтическую" оперную сказку о наивном царе-плотнике, "на веки вечные оставшемся ребенком". Забавно, что эта добрая сказка в "Геликоне" следует за страшной и злой - про Лулу, где все герои - убийцы или насильники.
Автор комической оперы сочинил настоящую "плотничью" пастораль о любви к Екатерине, с идиллией всеобщей радости. Просто райский сад души. Можно было даже не читать бегущую строку перевода: и так ясно, что все рады, счастливы, любят. Музыка Гретри тоже оказалась не обременительной на слух: танцевальные ритмы, бравурное настроение, патетические струнные и добротная поддержка барабанов. В целом же могла бы удовлетворить даже Руссо, который терпеть не мог аккордов, считая их "сложными глупостями".
Этот простодушный мир моральной геометрии, где все обязаны чувствовать себя счастливыми, где часами разжевывается каждое сердечное слово, Бертману предстояло превратить в искрометное, бурлящее откровенными пародиями, современное зрелище. Известный малогабаритный метраж сцены "Геликона" использован буквально до сантиметра. Элегантная серебристая конструкция корабля с парусами, расписанными, словно шпалеры, видами петровской флотилии (художники Игорь Нежный и Татьяна Тулубьева), оформляла то "кантон" - деревню, набитую резвыми инвалидными гражданами с костылями, то - буржуазный дом некоего лохматого Жоржа, желающего заполучить русского царевича в зятья и комически напивающегося из гигантской бутыли мутно-тошнотворным крепким напитком; то - чистое поле, где разнесчастная Екатерина, брошенная возлюбленным на несколько минут арии, металась с гигантским театральным ножом, не в силах выдержать оперной разлуки. Все это сопровождалось бесконечными менуэтами-гавотами, с костылями и без, модно экипированного, под джинсу, хора, грубыми буффонными выходками деревенского инвалида Матюрена с вываливающимся изо рта языком, жеманными пасторальными сценами пары возлюбленных с голубыми овечьими прическами, мимической игрой театрального злодея Меншикова, напоминающего галантерейного Карабаса. Благодетельная Екатерина в исполнении г-жи Вознесенской страстями напоминала Травиату, бурно, буквально по-итальянски выплескивая вокальные эмоции и словно не замечая ограничительных линий музыки Гретри. Персонажи говорили на двух языках сразу - французском и русском, озвучивая все слова, попадавшиеся в партитуре, включая ремарки. Увлекаясь балаганной энергией, исполнители не без труда удерживали каркас сентиментального сюжета. В финале уже по законам ярмарочного лубка простодушный император Петр появлялся в пышных золоченых одеждах, верхом на комическом скелете знаменитого медного коня Фальконе.
Безусловно, Бертману своей напористой режиссерской игрой удалось реанимировать, казалось бы, непригодную для современного восприятия старую оперу. Незатейливое оперное "мыло" своей нарочитой режиссурой он превратил в энергичный, балансирующий на грани фарса спектакль. Отдельно стоит отметить и героически освоивший партитуру Гретри оркестр, которым Стадлер дирижировал наизусть, и успешный дебют в роли Петра студента Гнесинского института г-на Миронова. Остается надежда: после того как спектакль заживет международной гастрольной жизнью, тропа к могиле Гретри уже не зарастет.
