Майя Крылова Алексей Фадеечев
В детстве, часто бывая за кулисами Большого театра, я, маленький мальчик, по отзывам взрослых мог судить о том, каков мой отец - танцовщик и человек. Буквально каждый, кого я встречал в театре, отзывался о нем по-доброму. Я постоянно слышал: "У тебя, Алексей, отец - замечательный артист". По-моему, это дорогого стоит: ведь их никто не тянул за язык. Потом, когда я сам начал танцевать (после того как отец оставил сцену), ко мне часто подходили зрители, рассказывали, что Николай Фадеечев всю жизнь был их кумиром.
С момента лондонских гастролей ГАБТа в 1956 году отец приобрел на Западе репутацию звезды. Он часто выступал за границей, и впоследствии практически в каждой балетной труппе обнаруживался артист или педагог, который когда-то танцевал рядом с моим папой и с восторгом вспоминал об этом в разговорах со мной, как, например, английский хореограф Питер Райт (он когда-то был в "Жизели" оруженосцем при Николае Фадеечеве-графе) или руководитель труппы Бостонского балета Брюс Маркс. В начале 60-х на одном респектабельном приеме в Америке папа оказался рядом с президентом Кеннеди и хореографом Джорджем Баланчиным. И Кеннеди предложил: "Господин Фадеечев, не хотели бы вы поработать в труппе мистера Баланчина?" Отец на всю жизнь запомнил, какие при этом стали лица у советских чиновников и театральных руководителей: ведь на их глазах совершалась идеологическая диверсия! Конечно, из этого предложения ничего не вышло, времена были не те...
В мире отца знают очень хорошо, но в России танцовщик Николай Фадеечев известен меньше, чем многие его коллеги по Большому театру. Возможно, потому, что папа не участвовал активно в новых постановках конца 60-х - начала 70-х и никогда не занимался устройством своей карьеры. В 1958 году отец - первым из советских артистов - получил премию Нижинского в Париже. Из одного этого можно было бы раздуть славу до небес. Помню, мама его спрашивала: "Другие здесь преуспели, там отметились, а ты - нет, тебе не обидно"? Он отвечал: "Они утром просыпаются и думают: туда надо коробку конфет отнести, с тем нужно вместе выпить. А я позволяю себе быть свободным". Для многих эта позиция - просто упущенные возможности. Но для тех, кто понимает, такая внутренняя свобода стоит всего.
Отец - выдающийся классический танцовщик. Он мог делать, причем с кристальной чистотой, такие вещи, которые до сих пор мало кто делает, например в "Спящей красавице" - вращения в арабеск поочередно в обе стороны. А его прыжки взгляд зрителя успевал зафиксировать в воздухе, что производило необыкновенное впечатление. Но репутации сверхвиртуоза у него нет, потому что папа считал неприличным искать дешевой популярности и легких аплодисментов, выставляя технику напоказ. Из репетиций с отцом я понял, что в нем сокрыта мощная актерская энергия, которая почти не нашла достойного воплощения. Так сложилось, что обстоятельства почти "замкнули" отца в академическом репертуаре. У него было мало неклассических ролей: Фрондосо в "Лауренсии", Каренин в "Анне Карениной", Хосе в "Кармен" и еще до этого - советский шофер Ильяс в балете на современную тему по повести Чингиза Айтматова.
Но зато отец был идеальным балетным принцем. Его, единственного из советских артистов, приглашали в Англию станцевать Альберта в фильме-балете "Жизель" с прима-балериной Ковент-Гардена Надей Нериной в главной женской роли. Он прекрасно чувствовал балерин. Вспоминая своих сценических партнеров, Галина Уланова говорила, что самые "удобные" ей руки в дуэтном танце были у моего отца. И пресса у него всегда была хвалебная. Как-то на даче я нашел огромную кипу рецензий. Прочел - восторг критики невообразимый! Любимая похвала на Западе: "Николай Фадеечев - самый аристократический коммунист".
Он необыкновенно естествен в своем сценическом благородстве. Марина Тимофеевна Семенова говорила, что она на всю жизнь запомнила эпизод: Николай Фадеечев в роли принца Дезире из "Спящей красавицы" царственно спускается по лестнице. К отцу подходили поклонники прямо на улице и рассказывали, что они были в восхищении от его Зигфрида в "Лебедином озере". Там отец выходил на сцену, смотрел вдаль и задумчиво начинал снимать перчатки: медленно и отчетливо, палец за пальцем. От этого королевского жеста зрители не могли оторвать глаз.
