Шестого января исполнилось 10 лет со дня смерти Рудольфа Нуреева. В Милане, Вене и Париже проходят грандиозные гала-концерты в его честь. Но Мариинский театр, его дом, никак не отметил эту дату. Такое впечатление, что на родине Нуреев дорог лишь зрителям, не только тем, кто еще застал его "живьем" на сцене, но всему племени энтузиастов-балетоманов. Совместно с Театральным музеем имени Бахрушина бескорыстные "рудиманцы" с "рудиманками" из общества "Друзья Большого балета" организовали вечер памяти танцовщика. Привезли из Петербурга Нинель Кургапкину: прима ленинградского балета много танцевала с Рудольфом, а в конце его жизни помогала поставить предсмертную "Баядерку" в Парижской опере. Пригласили выступить Андриса Лиепу и критика Вадима Гаевского. Раздобыли множество видеофрагментов, в том числе раритетных, и показали их, сияя счастьем.
В речах, произнесенных в тот вечер, даже очевидные вещи (вроде великой сценической харизмы Нуреева и его же сквернейшего характера) звучали как откровение. Популярные рассказы о Нурееве-трудоголике или Нурееве-эгоцентрике ("Ты, Рудольф, прямо как король!" - "Почему "как?") интересовали не меньше, чем малоизвестные факты его биографии (история о том, как после ссоры с Юрием Григоровичем на постановке "Легенды о любви" Нуреев пытался извиниться и примириться с хореографом, но хореограф обид, даже мелких, не забывал никогда, в результате мир так и не увидел Ферхада-Нуреева, на которого эта роль первоначально ставилась). Когда Андрис Лиепа сравнил танец Нуреева с заклинанием змей, а публику с зачарованными кобрами, которые не могут оторвать глаз от искусного фокусника, картинка понравилась слушателям не меньше, чем насмешил советский закадровый голос со старой кинохроники: "Рудольф Нуреев пришел на профессиональную сцену из художественной самодеятельности".
Его танец, еще раз осмысленный в контексте воспоминаний, от фрагментов из классических "Корсара", "Баядерки" и "Сильфиды" до брутально-пессимистического балета Ролана Пети "Юноша и смерть" подтвердил истину, с которой, как ни странно, согласны не все. Необыкновенная известность Нуреева в широких массах, в принципе далеких от балета, - не результат глобального пиара (как многие до сих пор думают), полученного после побега от коммунистов или от скандально-сексуальных подвигов, растиражированных в массмедиа. И то, что Нуреев, как вспоминала Нинель Кургапкина, первым ввел высокие полупальцы и выше, чем предшественники, мог поднять ногу - тоже лишь средство его искусства, одно из средств. Публике нравилась прежде всего его изумительная чрезмерность, эмоциональная щедрость, творческая и человеческая. Через танец Нуреева европейский человек, закованный в броню цивилизации, с удовольствием вспоминал свою первозданность. За такую же стихийную, витальную силу без рефлексии Европа сто лет назад влюбилась в "Русские сезоны" Сергея Дягилева.