Бесприданница за стеклом

Отношение Анатолия Праудина к классическому тексту неожиданно похоже на тот остраненно-объективированный прямой взгляд, которым смотрит на безрадостную натуру в фильмах "Догмы" Ларс фон Триер. Новую "Бесприданницу" можно принять за простую неприукрашенную человеческую историю, лишенную привычной классической теплоты, свойственной русской литературе XIX века. Но холодная трезвость режиссера, кажется, коренится гораздо глубже. Содран с пьесы глянец "Жестокого романса" Никиты Михалкова, спектакль запрограммирован на негласное противоречие этому привычному домашнему культурному атрибуту, чувствительному бабушкиному кинотелеромансу.

"Бесприданница" начинается и заканчивается похоронными ритуалами. Сперва вместе с одним из купцов мы молча поминаем Комиссаржевскую, легендарную исполнительницу роли Ларисы (или, точнее, Ларису в легендарном психологическом исполнении); ее портрет, цветы, черная лента, полупустая рюмка не покидают пределов игровой площадки до конца. Весь вечер обращен к зрителям также установленный на подоконнике рядом со стаканом и вечнозелеными ветками портрет Станиславского (он, как известно, в молодости романтично играл Паратова). А в финале после прощальных слов Ларисы разворачивается магическое действо - ее наряжают, гримируют, украшают чесноком и зеленью, как рождественскую индейку, вставляют горящую свечку в недоеденное яблоко в ее руке и уносят. Между смертью и смертью - призрачная "жизнь" спектакля замедлена, разорвана на эпизоды, отстранена печальным пением.

Эксперимент в том, чтобы поставить Островского без яркой характерности персонажей, без типажей, без занимательной интриги. С главным уравнено второстепенное - суета официантов в кабаке, многочисленные музыкальные номера, штучки Робинзона, неторопливые разговоры купцов, паузы, ожидание чего-то непроисходящего. Первые слова произносятся через 25 минут после начала действия. Спектакль играют в большом репетиционном зале. С краешка большого зала четыре долгих часа мы наблюдаем течение чужой "трехмерной" нестройной жизни. А там нет кульминаций и развязок, скорее - тупики. Место действия одно - кабак, и стулья в нем обшарпанные, советские, примерно такие же, на которых сидит публика.

Персонажи оказываются несвободны, связаны, убиты непреодолимым прошлым: Паратов - венчаньем на золотых приисках, Вожеватов - купеческим словом, Лариса - цыганским счастьем, то ли случившимся в реальности, то ли иллюзорным, но в которое она теперь фанатически верит, и давно пришедшим на смену ему ожесточением. Ни бедные, ни богатые не плачут, им ничего не остается, кроме мрачной игры амбиций и рассудительных объяснений. Стихия чувств тут давно отбушевала, если и была вообще. Драма Ларисы в понимании Праудина и актрисы Маргариты Лоскутниковой выходит не столько чувственная, сколько идейная (привет Добролюбову). Похожая на классную даму эта оскорбленная добродетель, убежденный борец за права бесприданниц, с поджатыми губками, укоряет всех мужчин в недобросовестности и занудно диктует окружающим рационалистичную аксиому о том, что Паратов, мол, "идеальный мужчина", а последний разговор с ним ведет испытующе, так сказать, "насквозь его видя", откусывая кусочки от яблока. Выросшая из фиктивной "любви" драма нелепа и смешна по отношению к тому Паратову, который предельно деромантизирован артистом Александром Борисовым: самовлюбленный баритон агрессивен, завистлив, ревнив, злопамятен.

Карандышев в исполнении Сергея Андрейчука - артистичный "маленький человек", безнадежно влюбленный, и единственный для него выход - прикидываться клоуном, чем дальше, тем больше. Артист не боится эксцентрических деталей, но даже бегающий бессмысленно с носком в руке и в расстегнутых брюках Карандышев не отвратителен, он в этот момент ведет себя как не понятый ребенок, униженный взрослыми. В отличие от знаменитой роли Андрея Мягкова этот Карандышев не теряет человеческого облика, когда гоняется за Ларисой с пистолетом. Напротив: здесь наступает самый серьезный момент его жизни, он перестает паясничать, за нее страдает и спасает ее из безвыходного положения. Его выстрелы останавливают всякое существование в бесчувственном темном царстве. Все отмучились. Дальше - только похороны. Недаром вначале помянули Комиссаржевскую со Станиславским. Анатолий Праудин вычитывает в "Бесприданнице" гораздо менее красивую историю, чем они сто лет назад.

Разрушение стереотипов психологической драмы прошло успешно. И если нам скучно, может быть, нам не хватает того юмора по отношению к идейным произведениям о любви и других чувствах, которого от нас ожидали.