Семенов на все руки

- Андрей, есть ли какие-то вещи, которые можно выразить только в музыке?

- Да. Но они настолько неуловимы, что я не могу их сформулировать языком обычным. Скажем так, это более тонкие эмоции, чем те, которые мы привязываем к каким-то понятиям. Слово "грусть" в музыкальном языке может иметь гораздо больше оттенков, не каждый из которых может быть назван словом. И не только грусть. Но чтобы понять эти оттенки, ощутить какие-то вещи внутри произведения, надо владеть языком музыки. Если ты просто абстрактно слушаешь некую музыку и не включен в ее контекст, не знаешь этого мира, этого произведения, этого композитора, этого стиля, не очень много слушаешь музыки, ты можешь уловить только примитивный какой-то вариант: вот эта музыка, предположим, печальная, не более того. Для того чтобы ощутить какие-то вещи более тонкие, которые действительно только в музыке и можно выразить, нужно иметь некий багаж информации внутри. А вообще замечательно знать нотную грамоту, чувствовать, понимать, что там происходит с какой-то там мелодией, куда она движется, что меняется в гармонии и т.д.

- Ты считаешь речь менее совершенной, чем музыка?

- В области эмоций - да. В остальных вещах язык сильнее. Например, информативные вещи попробуй-ка музыкой передать. Логические, жизненные, бытовые. Если говорить о нашей музыке. Мы же восточную музыку просто не понимаем, можем сказать максимум что-то про медитацию, что бесконечно на какой-то струне человек сидит и звенит. А японец, тибетец или непалец услышит в этом колоссальную информацию. Музыка расскажет ему, как было, куда надо пойти, как надо закрыть глаза, как надо лечь. Он слышит конкретные вещи. Мы так музыку воспринимать не можем. Попробуй-ка, слушая симфонии Чайковского, вообразить что-то. Иногда музыковеды, особенно в советское время это было распространено, начинают рассказывать всякий бред - вот пастух вышел на поляну, заиграл, кто-то ему ответил┘ Но в принципе мы не слышим информации в музыке, мы слышим только эмоцию.

- Стать композитором ты с детства мечтал?

- Это стихийно складывалось. То мне хотелось быть продавцом мороженого, то слесарем. Потом хотел стать режиссером или актером.

- Я имею в виду вот что: ты учился в музыкальной школе по классу фортепьяно. Вполне мог бы продолжать играть. Или учиться петь.

- Нет, я помню, с раннего возраста именно хотел сочинять, какие-то пьески набрасывал детские. А первое мое сочинение называлось "Молитва". Постепенно мне это начало нравиться. Потом какие-то песни писал. Мог ли стать хорошим пианистом? Думаю, нет. Хотя занимался хорошо, играл сложные произведения и обладал, наверное, какими-то качествами, которые пианисту нужны. Но настоящему пианисту нужны усидчивость и полное отсутствие небрежности. А мне выучить чужое произведение досконально, не пропустив ни одного знака альтерации и аппликатуры просто немыслимо. У меня была подружка - пианистка, она сейчас живет в Германии. Так она просыпалась, садилась за рояль и работала весь день. У нее мечта только одна - чтобы ей не мешали, когда она играет. У меня на это нет ни терпения, ни сил: я начал, что-то получилось - хорошо, не получилось - лень┘ Поэтому у меня для того, чтобы заниматься фортепьянной какой-то деятельностью, конечно, нет многих задатков. Темперамент есть, но это дело последнее┘

- У тебя есть сочинение, связанное с духовной музыкой┘

- Одно есть большое произведение - Концерт для смешанного хора а капелла на тексты из русского православного обихода. Но оно давно написано - лет восемь назад.

- У тебя это случайно получилось?

- Нет, не случайно. Во мне, как в человеке, это соединяется. Я не могу объяснить, как, но мне очень нравится написать, например, какую-нибудь песню типа песни "Покойники" из спектакля "Белая овца" про всякие события в морге и трупные разные шутки, мне очень нравится написать безобразную какую-то, хулиганскую вещь - и мне также очень нравится написать духовное сочинение с очень, я бы сказал, ну, не то чтобы стерильным, но каким-то очень возвышенным и серьезным стилем, действительно имеющим отношение к человеческим духовным проявлениям. Мне кажется, что это и есть нормальное положение дел. Вообще-то, в любом человеке это, наверное, сочетается. Порой именно безобразно-хулиганские вещи мне помогают выйти на более высокое понимание человеческой природы и наоборот. Так принято, что композиторы, которые пишут духовную музыку - а их единицы, - они не работают в театре, а тот, кто работает в театре, не пишет духовную музыку. Но, на мой взгляд, это вполне совместимо, потому что в человеке ведь много чего намешано.

- Такая твоя всеядность идет от внутреннего темперамента?

- Ну как - всеядность? Я же тоже не все делаю, например, не вышиваю. Да и в музыке есть жанры, есть стили, которые мне не близки, я в них не работаю. Если говорить о стилях, то, допустим, в авангардной стилистике я не раз пытался что-то сделать и делал в студенческие свои годы, но не нашел себя в этом - и не делаю. У меня мало сонорного звучания. Много направлений, которые в современной музыке являются популярными - хотя я считаю, что они мало имеют отношения к искусству, но это мой личный взгляд, - однако я в них не работаю. На самом деле я просто пишу одновременно музыку для театра и камерно-симфоническую. Это не так уж и много. Многие композиторы это делают. Чайковский написал много опер и много симфоний. Никто же не говорит, что он всеяден. У Гайдна сколько ораторий и одновременно сколько симфоний - сто тридцать симфоний с лишним! У Генделя есть оратории, а есть камерная музыка. Напротив, редко встретишь композитора, который был бы сосредоточен, как, например, Шопен, только на фортепьянной музыке и больше ни на какой.

- В разных театрах ты работаешь и с оперными, и с опереточными, и с драматическими певцами. С кем интереснее?

- Для меня интереснее работать с драматическими. С оперными и опереточными легче в том смысле, что они знают ноты, легко поют разные вещи, с ними можно свободно разговаривать на музыкальном языке. Это всегда удобно. Но в плане человеческом, творческом, в плане постижения внутреннего смысла музыки, мне кажется, драматические актеры интереснее. Мне кажется, в драматическом театре больше музыкально настоящих личностей.

- Музыкально настоящих - это как?

- Понимающих музыку по-настоящему. Не знаю, как это по-другому объяснить┘

- Есть ли принципиальная разница в работе, если ты пишешь на заказ и если сочиняешь что-то, скажем, для души.

- Абсолютно никакой. Иногда исходишь из каких-то вещей чуть ли не бытовых или по крайней мере каких-то конкретных. Что за музыканты? Или например, они хотят, чтобы произведение было вот такого плана, - и ты начинаешь думать. Бывает, что ты исходишь из личности музыканта. Или есть какая-то музыкальная идея. Бывает, исходишь из инструмента, думаешь - вот этот инструмент хорошо бы попробовать трактовать вот так. Самые разные варианты, тут методики какой-то такой стабильной нет. Что-то набрасываешь по частям, что-то получается сразу. Что-то пишешь, потом зачеркиваешь.