Варвара Турова Открытие Новой сцены Большого театра - событие, которому, по идее, не должно быть равных. Одна из самых трогательных русских опер в постановке молодого режиссера Дмитрия Белова с восстановленными эскизами Рериха и небывалыми технологическими новшествами - ожидания были высоки. Однако чары надежд стали рассеиваться еще до начала спектакля. Псевдоклассический особняк с шикарным подъездом и просторной террасой перед входом - все по-московски размашисто и бессмысленно. Еще одна типичная черта - красива лишь обертка. Внутри обнаружилось приземистое тесноватое помещение с маленькими дверцами, низкими потолками, скользкими ступеньками и уродливыми холлами. Удивило, куда девался весь простор, обещанный внешним видом здания. Зато зрительный зал оказался удачным. Хорошо видно практически отовсюду, а кресла - так точно самые удобные в Москве. Но больше всего не терпелось увидеть пресловутую видеоживопись, которая, как обещали, будет выполнять роль декораций. Для премьеры "Снегурочки" отсняли фильм, пропустили через специальные фильтры и транслировали с шести проекторов на три экрана. Что именно увидела публика в результате этих удивительных усилий, объяснить трудно. Больше всего происходящее напоминало компьютерные screensavers - картинки, которые можно увидеть, если пару минут не трогать включенный компьютер. У кого-то по экрану плавают рыбы, у кого-то летают геометрические фигуры. Смысла в этих картинках, кроме сохранения рабочих ресурсов монитора, нет. Странно. Имея в руках такие возможности, создатели спектакля представили публике однообразные, примитивные с художественной точки зрения мелькающие квадратики. На фоне крайне "концептуальной" картинки абсолютно традиционные, фольклорные костюмы (по эскизам Рериха) и набившая оскомину заштампованная пластика героев выглядели комично. Казалось, Купава, Снегурочка и все остальные персонажи оперы не очень понимали, где они находятся, как они сюда попали и что им теперь делать. Постановка разделилась на два полюса: экспериментальный и традиционный. Это отсутствие цельности усугублялось еще и явной отстраненностью оркестра. Дирижер Николай Алексеев с оркестром и солисты с хором музицировали, словно в разных помещениях. Оркестр, сам по себе неплохо звучавший (не считая позорных скрипичных соло), то торопил солистов, то, наоборот, тянул на дно. А хор вообще ни разу не вступил с оркестром в одном темпе. Весь спектакль не покидала мысль: "К чему бы это?" Похожее ощущение порой возникает в Геликон-опере, но там это сглаживается остроумием. Поскольку сюжет о "Снегурочки печальной кончине" сложно назвать сатирическим, то посмеяться режиссерам, публике и артистам было совершенно не над чем. Пришлось любить, хвататься за голову, топать по сцене, изображая отчаяние на полном серьезе. Все это выглядело неостроумной пародией. Недавняя премьера в Геликоне оперы Римского-Корсакова "Кащей Бессмертный" не была удачной, но после "Снегурочки" версии Дмитрия Белова вспоминается почти с любовью. Насколько похожи персонажи - настолько же силен контраст в подходах к ним.
Сравнение с Геликоном не случайно. И Дмитрий Бертман, и Дмитрий Белов - ученики режиссера Георгия Ансимова. Разница между ними заключается в том, что и делает спектакль запоминающимся или нет. В том, что принято называть талантом. Самое трагичное, что за всеми высосанными из пальца новомодными "фишками" совершенно потерялись трогательная Ирина Самойлова (Снегурочка) и восхитительная Елена Новак (Лель). Летящее сопрано Самойловой и глубокое чувственное mezzo Новак не смогли сгладить общее ощущение неловкости от происходящего на сцене.
Спектакль шел с двумя антрактами. Публика уходила в каждом. В результате сцену таяния Снегурочки, ради которой и стоит слушать эту оперу, видело не многим более трети зала. А жаль. Самойлова спела чисто, высоко, искренно. Хотя сам процесс таяния был показан до ужаса банально: Снегурочку просто медленно опустили под сцену. Когда из сцены торчала уже только ее голова, подбавили немного пара. Вот и все высокие технологии.
Оптимизм - не лучший советчик по ясновидению. Возможно, если бы не крайне высокие ожидания, спектакль мог бы понравиться. Но уж очень надоели извечные в Большом штампы. Цветовые, пластические, музыкальные. И вот что интересно. Еще безвкуснее, чем непробиваемые штампы, оказалась сама попытка их преодолеть.
