Григорий Заславский Можно представить, как реагировала бы и что "себе думала" театральная публика в 70-х, окажись она в креслах Театра имени Вахтангова на нынешней премьере "Царской охоты".
Что бы она подумала, услышав реплику: "Остальным государствам нужды нет, что пред ними злодеи, - чрез их посредство им надобно расшатать Россию". Подумала бы, конечно, что речь - о Чечне. О ком бы из нынешних наших политических "отщепенцах" и политэмигрантах вспомнила на словах, обращенных к Елизавете: "Вы полагали, в Италии пребываете в безопасности. А у державы длинные руки. Она и в Италии вас достанет".
Диалог императрицы Екатерины с Фонвизиным, кажется, прямо имеет в виду судьбу Бориса Березовского, хотя речь вроде бы не о нем, а о графе Панине. И бьют эти диалоги, как говорится, прямой наводкой в наше политическое далеко (по отношению к давно прошедшим временам Екатерины). Не в бровь, а в глаз.
"Фонвизин. Ваше величество, граф Панин способствовал вашему воцарению.
Екатерина. Ваша правда, он не любил покойного государя. А знаете, что было причиной? Петр Федорович имел громкий голос и сильно командовал. Панину всякая власть несносна, не исключая и царской власти... Я ведь знаю, его мечта была устроить в России регентство. Будто бы мало примеров, сколь власть тогда жалка и слаба. Россия, как вы, наверно, уж поняли, слабой власти не признает.
Фонвизин. Ваше величество, представьте себе... человека, видящего кругом себя пустую казну... торговлю, придавленную монополией, бесчинство невежд над себе подобными... Он хочет действовать - и узнает, что деятельность - почти измена".
Чуть дальше Екатерина говорит: "А приметили ль вы и то, что писатели, сударь мой, - престранные люди? В особенности - наши, российские. Признайтесь, что они очень походят на свое же простонародье, которое от ласки бунтует, но, встретя мощь, становится кротким. Не таковы ли и наши умники?"
В финале спектакля и пьесы - уже точно не про одну лишь Елизавету, а про нашего, ныне здравствующего диссидента - из уст пиита Кустова: "Я не мудрец. Но растолкуйте, есть ли правда в том, что этакое могущество - флот, армия, тайная экспедиция - кинулись на одну бабенку?"
Не знаю, как разрешили прочесть такое со сцены в 70-е, но в 90-е диалоги Зорина кажутся выписанными из нынешних передовиц и карт-бланшей.
Между тем "Царскую охоту" Леонид Зорин написал в 1974 году. Написал очень хорошую пьесу, даже если судить о ее качестве по тому, что и спустя без малого 20 лет ее достоинства не хочется подвергнуть сомнению. Со сцены Театра имени Евг. Вахтангова, где сыграли премьеру, она звучит замечательно, в чтении же - еще лучше.
Постановщика Владимира Иванова меньше всего хочется сейчас обидеть сравнением, естественным, но от этого не менее обидным. Сравнением нынешней премьеры со спектаклем Романа Виктюка, который 20 с лишним сезонов держался в репертуаре Театра имени Моссовета (и, говорят, до сих пор актеры играют "Царскую охоту" "на выезде"). Все, кто видел спектакль, не уставали восхищаться Маргаритой Тереховой, которая играла Елизавету, и Леонидом Марковым в роли Алексея Орлова.
Сравнение, конечно, бессмысленное, так как единственное, что объединяет спектакли, - пьеса Зорина. А она осталась неизменной, для нового спектакля автор не стал ничего ни дописывать, ни переписывать, ни даже менять порядок слов.
Ко времени написания пьесы событиям, в ней описанным, исполнилось ровно 200 лет. Как известно, редко кто обращается к событиям минувших дней, чтобы разобраться в историческом хламе. Справедливости ради, тогдашние цензоры и не думали верить в увлечения авторов русской или чьей-либо еще стариной. Везде мерещились аллюзии, метафоры, намеки, полунамеки. И небезосновательно. Написанную для труппы Театра имени Вахтангова пьесу эту Вахтанговскому театру поставить не разрешили, а разрешили почему-то Театру имени Моссовета.
Теперь разрешения уже не требуется, и Театр имени Вахтангова решил вернуться к давней пьесе Зорина. Выбор - правильный, достойный уважения. Пьеса Зорина хороша по многим причинам: тут есть и любовная интрига, и политическая подоплека, и сюжетные тайны - короче говоря, все то, что так ценит публика, разношерстная, по самому определению театра. Партер и ныне не походит на бельэтаж, а балкон "отбирает" зрителя, который редко где еще столкнется с обитателями лож.
Всех их мог захватить авантюрный сюжет из русской политической истории.
Не захватывает.
Два величественных полудужья, которые можно развести в разные стороны, а можно - свести воедино; в одной сцене - царский помост, в другой - палуба и нос корабля, то скрытые легкой белой занавесью, то открытые публике и всем ветрам. Гулкая пустота сценического пространства (сценография - Иосифа Сумбаташвили) мельче делает и самих актеров (значит, и героев), вынужденных порою толкаться на авансцене, чтобы обратить на себя внимание.
То ли время сместило акценты, то ли режиссерской волей на первый план в новой "Царской охоте" вышла Екатерина, которую играет Мария Аронова. Даже странно, что режиссер, так скрупулезно, в мельчайших деталях выстраивающий роль императрицы, так равнодушен к игре других, когда трудно разобраться даже в общих чертах характеров. Так что "комкаются", неотличимы друг от друга не только многие второстепенные, но и некоторые из главных действующих лиц. Можно сказать: Аронова - одна, само дарование ее уникально. И это верно. Сколько всего скрывается за "неметчиной" в ее речи (акцент был "вытянут" режиссером из слов, что, мол, "для этой страны" у Екатерины "не было ничего, кроме иностранного выговора") - необходимости сдерживать чувства и невозможности совершенно их скрывать. Сколько невысказанного в паузах, которые режиссер не считает нужным сокращать. И не должен сокращать, поскольку актрисе есть чем заполнить минуты молчания... Кажется даже, что и осанка, прямая спина Екатерины - от того, что скована она законами чужой речи, так что лексическая несвобода ведет и к внешним переменам. Жаль тем не менее, что мало кто и мало в какую минуту ей соразмерен, способен поддержать ее игру.
Зал, откликающийся на игру Ароновой, оживающий, когда выходит она на сцену (хотя, справедливости ради, живо реагирующий и на появления пиита Михаила Никитича Кустова - Юрия Краскова, выражающего простонародную мудрость истории и время от времени режущего пьяную правду-матку), совершенно равнодушен к политическим мотивам пьесы и к ее злободневным "выпадам". Зал их просто не замечал. В ответ на самые злободневные диалоги и реплики - одно гробовое молчание. Боязнь обнаружить "узнавание", которого не может не быть.
Можно сказать, что и Анна Дубровская, которая играет Елизавету, играет одну лишь восторженную девицу, пленницу всевозможных примет, жертву неверно интепретированных гороскопов. Не ищет сравнений с Березовским, даже избегает политических смыслов. Обнаруживая, утишает, успокаивает.
Публика не хочет политических откровений. Она вообще сторонится любых боковых ответвлений. И с не меньшим равнодушием пропускает мимо ушей обращенную когда-то к публике Вахтанговского театра реплику самого Гоцци о жемчужине своей - "Принцессе Турандот", которая была и остается визитной карточкой театра и с успехом идет на его сцене до сих пор.
