Михаил Мугинштейн Интрига I
Волна перемен накатилась на самое престижное музыкальное предприятие. Виной тому не наводнение (закрытие мостов через Зальцах, отмена концерта Ливайна и др.), а новый художественный руководитель фестиваля - Петер Ружичка. Известный композитор и крупный интендант (возглавлял Гамбургскую оперу и Мюнхенский биеннале), решив покончить с элитарной концепцией своего предшественника Жерара Мортье, стремится к универсализму. Наряду с авангардной продукцией (кульминация - "Дон Жуан") Ружичка прокламирует невозможные при Мортье масскультовские ходы, например концерт Хосе Каррераса (известные арии и неаполитанские песни для широкой публики) или постановку "Турандот" Пуччини, ранее запрещенную в Зальцбурге за излишнюю чувствительность и темперамент.
Рычи, Китай!
"Турандот" в Зальцбурге - скучная история о некрасивой, но большой китайской принцессе, пытающейся благодаря мешковатому и огромному мужчине - татарскому принцу Калафу срифмовать банальное: кровь и любовь. Две священные коровы (Габриэле Шнаут и Йохан Бота при среднем вокале) бьются в концепции режиссера Дэвида Паунтни и сценографа Йохана Энгельса. Однофамилец классика марксизма сковал гигантскую сцену Большого фестивального дворца и выходящие в зал боковые крылья металлом многоярусных секций-клеток. Доведенный до автоматизма народ виртуозно дергается в них с необходимыми жестами - знаками общества агрессии и порабощения. Даже руки трех манипулирующих толпой министров превращены в инструменты насилия (электропила и др.). Эффектная первые две минуты, гигантомания Паунтни не знает удержу. В финале вы ощущаете себя жертвой тоталитаризма, а заодно надоевшим персонажем Арены ди Верона или Озерной сцены Брегенца (с 2004-го Паунтни - интендант этого фестиваля). Однако Зальцбург прежде не рассчитывал на такие сравнения. Заданность ситуации не мог изменить и Гергиев, мощно озвучивший с Венскими филармониками Великую китайскую стену из железа. Бесчисленные ожившие механизмы и механистичные люди напоминали о "Новых временах" Чаплина, а также о конструктивизме и коллективизме советского театра после революции (1926 г. - знаменитый спектакль "Рычи, Китай!" в Театре Мейерхольда). Так Ружичка руками Паунтни сдержал прошлогоднюю клятву расстаться с деконструктивизмом Мортье. Но какою ценой!
Машина агитпропа утихла лишь в финале, где возникли загадочно-трагические тона. Ненаписанный Пуччини финал досочинял Франко Альфано, чей вариант действует на практике, но всегда считался компромиссом. Новая версия финала Лючано Берио весьма интересна. Далекая от прямолинейного хеппи-энда Альфано, она уходит и от Пуччини, смешивая мистериальные звуки (Пуччини пишет в эскизах финала о "китайском святом Граале") с сумрачно-современным психологизмом.
Закат Европы
Сумерки богов - классическая рефлексия европейской интеллигенции XX века. Ее и переживает предпоследняя по написанию и последняя по воплощению опера Рихарда Штрауса "Любовь Данаи". Судьба этой "веселой мифологии" драматична. Ее зальцбургское представление в 1944 г., к 80-летию композитора, ограничилось дневной генеральной репетицией с публикой в вечерних туалетах (ввиду объявления "тотальной войны" доктор Геббельс закрыл театры рейха), а официальная премьера состоялась в Зальцбурге в 1952 г. после смерти автора. Нынешняя постановка отмечала 50-летие первой.
Редко идущая "Любовь Данаи" разыгрывает известный сюжет о Данае и Юпитере, проникающем к ней под видом золотого дождя. Для любовного треугольника добавлен лидийский царь Мидас, обращающий все в золото. Серия метаморфоз, в т.ч. превращение Мидаса разгневанным громовержцем в прежнего погонщика ослов, приводит к романтическому выбору: соблазненная золотом Даная в итоге отвергает Юпитера и богатство ради бедного Мидаса и золота "чистой человечности". Веселым опереточным фоном (в духе Оффенбаха) волнующей истории становится вполне современная коллизия: осажденный кредиторами отец Данаи Поллукс выгадывает, как поправить дела за счет удачного брака дочери.
История оперы определила замысел режиссера Гюнтера Кремера и сценографа Гисберта Йекеля, объединивших три времени. I акт - 1944 г. (кабинет Данаи с упавшим нацистским орлом), II - 1952 г. (пляж с персонажами эпохи зарождающегося экономического чуда), III - современность. Однако фантазийное решение осенило постановщиков лишь в самом финале, где происходит главная метаморфоза. В конце длинной концертной сцены Юпитера и Данаи занавес раскрывается, обнажая кабинет виллы с огромными окнами и величественным пейзажем Альп. Модулируя от эротизма Дон Жуана к печальной усталости Вотана, Юпитер великолепного Франца Грундхебера (впервые эта партия звучала в оригинальной высокой тесситуре) с трудом садится в кресло. Жена (введенный персонаж) укрывает его, а Даная уходит через раскрывшийся задник сцены к рабочему выходу, в конце которого - дворик Тосканини, где льет уже не золотой, но такой привычный зальцбургский дождь. Прекрасная по музыке сцена трогательна по-человечески.
К сожалению, все остальное не впечатляет, несмотря на темпераментную игру Дрезденской Штаатскапеллы во главе с Фабио Луизи (после премьеры делались пожертвования для пострадавшей Оперы Дрездена). Однообразно-сильная Даная (Дебора Войт) и умеренный Мидас (Альберт Боннем) позволили Юпитеру в одиночестве длить очарованье драмы покинутого бога в лучах последнего заката. По воспоминаниям первого Юпитера Ханса Хоттера, на показе в 1944 г. Штраус произнес волнующие слова: "Это конец европейской культуры. Мы живем в тяжелое время, но, может быть, увидимся в лучшем мире". Нам же остается надеяться на возрождение "Любви Данаи" раньше.
Сенсация - "Дон Жуан"
Со времен легендарного венского спектакля Клаудио Аббадо - Люка Бонди (1990) я не видел такого сущностного "Дон Жуана". Анализ режиссера Мартина Кушея и сценографа Мартина Цеетгрубера хирургически точен. Стерильно-белый свет, стоп-кадры и движущиеся по кругу секции (дом, улица, магазин - мир замкнут) фиксируют модель современного общества с распадающимися связями. Дискретность происходящего - метафора новой ситуации. Романтический флер навсегда забыт. Снята даже эротическая воля Дон Жуана, объединявшая когда-то время и пространство. Они существуют сами по себе, как и все члены разорванной формулы XXI века. Ее математик Дон Жуан (интересный сценически, но не блиставший вокально Томас Хэмпсон) - холодный плейбой, чья агрессивная асоциальность губительна. Она и есть доминанта спектакля вместо хрестоматийного эроса: "на месте оргазма выступает смерть" (Кушей). Желанная смерть, которую Дон Жуан принимает от руки Лепорелло (а не Командора) как избавление, после чего все персонажи финала разбредаются, оставляя быстро засыпанное чем-то белым ненужное тело.
Впрочем, Дон Жуан нужен не известным участникам финала, а новым - 19 "сестрам Прозерпины" (так в буклете), введенным постановщиками с самого начала. Немой аналог античного хора (и подземных духов в финальном хоре у Моцарта) выступает в разных обличиях (меховые жакеты и др.), но наиболее сильно - в белье: полуобнаженное женское тело беззащитно и доходит в своей выразительности до сути. Его энергетика - образ современного спектакля о вечности, перед лицом которой Дон Жуан пытается закрыть рукой глаза своим подлинным спутницам. Однако они долго ждали, и теперь он принадлежат только им.
Этого не может понять Донна Анна (Анна Нетребко), забывшая о неумолимой мстительности хрупкая девочка. Ночная встреча - перевоплощение и страшная близость хорошо знакомого человека, друга дома, навсегда ранят ее. И смерть Дон Жуана не приносит избавления, как и повседневная преданность Оттавио (замечательный Михаэль Шаде). Новая Донна Анна нежна и непонятна, вечно одинока и вечно женственна. Покорение Зальцбурга в главной женской партии Моцарта - факт рождения большой певицы.
Сложное впечатление оставил дирижер Николаус Арнонкур, вернувшийся в Зальцбург после семилетнего перерыва. Прозрачная партитура в руках выдающегося аутентиста была как стеклышко, и хотя скрупулезность анализа (о, эти медленные темпы!) временами была трудно переносима, она гармонировала с эстетикой спектакля.
Легкость, с которой Арнонкур меняет костюм артиста на рабочую одежду исследователя, впечатляет. Тем более поражает публика, с пиететом внимающая лекции-концерту Арнонкура с Венскими филармониками: музыковедческий комментарий с показом эскизов финала неоконченной Девятой симфонии Брукнера (I отделение) закончился таким же бесстрастным исполнением первых трех частей (II отделение). Неудачу симфонического концерта компенсировали чудесные вокальные вечера Хэмпсона (16 песен из "Волшебного рога мальчика" Малера) и Рене Флеминг (Форе, Маркс, Берг, Р. Штраус), записавшей недавно бельканто-CD (Россини, Беллини, Доницетти) на фирме Decca.
Интрига II
"Дон Жуан" - весомый козырь Ружички. Однако он еще не делает фестивальной погоды, столь неустойчивой в Зальцбурге этим летом. Недаром критики и продвинутые слушатели ждали 31 августа, когда Мортье, перехватив инициативу, начал свой новый многообещающий фест Рур-триеннале. В это же день Гергиев с оркестром Мариинского театра закрыл Зальцбургский фестиваль концертом русской музыки (Скрябин, Мусоргский, Прокофьев) и утвердил новые времена в Зальцбурге.
Зальцбург - Москва
